Алексей Алексеевич СОЛОНИЦЫН, писатель, кинодраматург, член Союза писателей России, член Союза кинематографистов России. Родился в г. Богородске Горьковской области в 1938 г., русский.
За сорок пять лет работы в литературе и кино в Москве, Санкт-Петербурге, Самаре, Нижнем Новгороде и других городах России и СССР вышло шестнадцать книг прозы писателя, по его сценариям снято более тридцати документальных фильмов.
Тема нравственного подвига — главная в творчестве Алексея Солоницына. Кем бы ни были герои его книг и фильмов, они всегда — люди нравственного духовного поиска, отстаивающие, порой ценой своей жизни, идеалы справедливости, добра.
Наиболее известные книги писателя — роман «Звезда вечерняя», посвященный его брату, известному актеру Анатолию Солоницыну, постоянному участнику фильмов Андрея Тарковского; повести «Врата небесные» (о гибели последних монахинь Самарского Иверского монастыря), «Борис и Глеб» (о великих князьях, покровителях русского воинства), «Земной ангел» (о Великой княгине Елизавете Федоровне) и другие.
За сценарий фильма «Груня» Алексей Алексеевич получил первый приз на Всесоюзном кинофестивале в Алма-Ате (1985 г.), за сценарий «Земной ангел» — главный приз на Международном кинофестивале «Золотой витязь» в Москве (2000 г.), за сценарий «Кресту Твоему» — премию Фонда им. св. апостола Андрея Первозванного «За высокодуховное воплощение идеи Национальной славы России» (2002 г.), за фильм «Чистый понедельник» — специальный приз жюри Всесоюзного кинофестиваля неигрового кино в Екатеринбурге (1999 г.), главный приз мэрии Самары за фильм «Ветка Палестины» (1999 г.) и другие награды.
Уже пятый год Алексей Солоницын возглавляет региональное общественное движение «Самара Православная».
За большой личный вклад в дело духовного просвещения соотечественников писатель удостоен награды Святейшего Патриарха — ордена святого благоверного князя Даниила Московского.
С 1973 г. живет в Самаре. Встреча в храме
Храм дышал предвкушением службы. Душа была готова распахнуться навстречу радостному возгласу: «Благослови, Владыко!» — и через несколько мгновений вторить хору: «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив». А чуть позже замереть от безбрежного восторга, услышав: «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят».
Вокруг царило возникающее всегда в такие минуты торжественно-приподнятое настроение. Его не нарушала даже суета бабушек, которые торопились подать в регистратуру свои записочки с именами живых и усопших, и непомерно громкий голос одной из пожилых прихожанок, туговатой на ухо и поэтому говорящей медленно, нараспев и полубасом.

Было просто хорошо. Как в детстве, в твой день рождения. Когда на дворе раннее утро. Ты уже проснулся, но лежишь, не открывая глаз. На лице, руках чувствуешь мягкое прикосновение теплого утреннего солнышка и знаешь: сейчас произойдет маленькое чудо. Стоит приоткрыть глаза — и вот оно: на табуретке возле твоей кроватки лежит подарок. А рядом стоят улыбающиеся, излучающие радость и здоровье самые лучшие в мире мама, папа и бабушка, смахивающая набежавшую слезу и тайком творящая крестное знамение…
Прошло столько лет. Но радостное утро не забылось, осталось в памяти. Воспоминания помогли понять суть происходящих движений души перед Литургией.
Думается, каждый из присутствующих в храме переживал то же самое. Однажды, перед службой я впервые увидел немолодого, улыбчивого и открытого человека, ставящего свечи рядом с иконой Божией Матери «Всех скорбящих радость».
Его движения были неторопливыми и привычно уверенными.
Первое впечатление от этой встречи помнится до сих пор. Он показался мне своим среди своих, в храме вел себя так же, как дома, в семье.
Тогда я по-хорошему позавидовал этому его чувству полноты, самодостаточности в Боге, завершенности жизненных поисков. Хотелось вот так же приходить на службу, радостно здороваться с окружающими, быть нужным им и самому питаться от этих постоянных встреч той благодатью, которая разлита вокруг и доступна каждому в православном храме.
Чуть позже настоятель протоиерей Евгений Шестун представил мне этого открытого, мягкого и умного человека, назвав его одним из самых читаемых и любимых народом Божиим православных писателей Алексеем Солоницыным.
Алексей Алексеевич был широко известен и узнаваем. Телепрограмму, которая шла на СКАТе, смотрели многие православные люди в городах и весях нашей Епархии, а фильмы, снятые по его сценариям, знали даже за пределами Самарской области. В те годы авторская программа «Путь» указала дорогу к Богу многим блуждающим по родной русской земле в поисках ответов на главные свои вопросы, а то и заблудившимся, соблазненным заморскими сладкоголосыми проповедниками.
На дворе был такой же, как теперь, сентябрь. С пасмурными, дождливыми, сменяющимися ясными безоблачными днями, когда золотые купола храма, омытые дождями и овеянные ветрами, особенно красивы на фоне ярко-синего небесного свода.
Мы шли и говорили о литературе. С этим человеком было легко и интересно. Остановились, чтобы попрощаться до встречи через неделю. И я увидел рябину. Осенние плоды, горя багряными гроздьями на тонких ветвях, помогли понять многое.
Рябина — единственная сентябрьская ягода. Долго и неторопливо созревают эти прекрасные плоды, прежде чем однажды утром выплеснуть в синеву бездонного голубого неба гроздья-костры, горящие пунцовым пламенем.
Кисти мелких ягод видны издалека. Они недоступны людям и в то же время манят, зовут пернатых. Дерево и назвали рябиной оттого, что эти горьковатые яркие ягоды светятся красными огоньками до глубокой зимы и, уже покрытые снегом, все равно висят на ветвях, давая корм и сохраняя жизнь зимним птицам: зимородкам, снегирям, рябчикам.
Возрастание этих плодов природы может символизировать духовный рост современного православного человека. Медленно «созревает» он и, лишь совершив долгий и нелегкий путь, понимает, что вся прожитая жизнь была только предисловием к его главному предназначению, приходу к Богу, без которого плоды его прежних трудов были зелены и неприглядны. Но приходит время, и огонь истины Христовой в православном храме осеняет все его приделы и составы, перерождая, заполняя невместимой благодатью, очищая ум, вкладывая правильные слова в уста родившегося раба Божия. И прозревает человек, наступает тот момент истины, который поглощает его без остатка, и это молитвенное предстояние становится смыслом всей его жизни. Результаты его труда приобретают нужность окружающим, становятся духовным кормом жаждущим слова правды и алчущим найти путь к храму.

Со дня нашего знакомства прошло семь лет. Многое изменилось за эти годы. Мы сидим в редакции «Православной народной газеты». На столе два тома его произведений, только что изданных в нашем городе. Алексей Алексеевич предпослал двухтомнику очерк о времени и о себе, о своем вхождении в Самару, ее литературу, который озаглавил «Близкие дали». В нашем очерке мы используем несколько отрывков из этого повествования, которые рассказывают об обретении героем православной веры. В нем есть такие строки: «В собрание сочинений я включил самое лучшее из написанного и только художественную прозу… Мне захотелось сказать о городе, где я живу вот уже тридцать лет… о близких людях, высказать некоторые важные мысли, связанные с главными событиями моей жизни.
Заранее прошу простить, если что-то скажу не так. И за грусть, которая невольно выливается из сердца, тоже простите».
— Когда создают храм, — неторопливо и уверенно выговаривая каждое слово, начинает Алексей Алексеевич, — надо вначале возвести леса, чтобы работники могли строить здание. Творчество православного писателя, журналиста должно возводить те леса, которые ведут человека к Храму. Не зря наше служение названо В.В. Розановым проповедью на паперти.
Чтобы теперь уверенно утверждать это, нашему земляку понадобилось 65 лет жизни и 45 — работы в литературе.
— За это время у меня вышло 16 книг прозы. Более тридцати документальных фильмов снято по моим сценариям. Свыше двух десятков лент — авторские, т.е. где я выступаю и как режиссер. Сколько написал статей и очерков — не знаю. Наверное, несколько сотен. Почти двести телепередач я сделал как автор и ведущий программы для семейного просмотра «Путь».
Все эти произведения, а также работа в журналистике, литературе, кино, на радио, телевидении — это яркие осенние плоды дерева, корни которого вобрали живительную влагу волжских берегов. По стволу его движутся соки исконно русских, а значит, православных традиций, а ветви укреплены большой человеческой любовью к Богу и ближнему.
Золотой клубок
«В детстве мы получаем золотой клубок впечатлений, нити которого потом распутываем всю свою жизнь».
Это Петр Ильич Чайковский.
— О детстве и отрочестве я написал повесть «Теплынь», включенную в эту книгу (Куйбышевское книжное издательство, 1979 г.) О родословной моей сказано в повести о старшем брате «Я всего лишь трубач» (Нижний Новгород, 2000 г.) И все же необходимо хотя бы кратко сказать о родне, истоке.
Отец наш нижегородский, корни Солоницыных там. Когда мой брат Анатолий был утвержден на роль Андрея Рублева в фильме Тарковского, отец прислал сыну очерк нижегородского краеведа П. Березина о нашем пращуре, летописце и иконописце Захаре Степановиче Солоницыне, первом грамотном крестьянине из нашего рода, жившем во второй половине XVIII века. Как тут было не окрылиться брату, когда он создавал образ преподобного в фильме, потом ставшем классикой мирового кино.
Дед наш, Федор Иванович, сельский врач, был человеком примечательным. Он совершенно спокойно приезжал в тифозные деревни и лечил крестьян. Выписывал медицинские журналы из разных стран… В двадцать первом году, когда не было ни медикаментов, ни еды, он собирал травы, заваривал кору деревьев, заставлял так делать и своих пациентов. Многих он спас, а сам не уберегся — заразился тифом и сорока пяти лет от роду погиб.
В пятнадцать лет отцу пришлось взять на себя заботу о семерых младших братьях и сестрах. Он работает на заводе, начинает писать в газету, оканчивает КИЖ (Коммунистический институт журналистики), работает в «Горьковской правде», потом становится собкором «Известий».
Мама моя, Нина Кузьминична Ивакина — саратовская. Отрочество прошло на тихой завокзальной улице, в доме нашей бабушки, Бабани, как у нас все ее звали — Анны Христофоровны Деевой. Бабаня пекла вкусные плюшки, пирожки, а на мой день рождения, 22 марта, жаворонки — вместо глаз у этих печенюшек были изюминки, а в один из жаворонков Бабаня прятала монетку. Кому она попадется — тот самый счастливый. Ее родная сестра Наталья была замужем за зажиточным крестьянином Клочковым, их раскулачили, сослали в Казахстан. Там и родился их сын Василий, ставший знаменитым Василием Клочковым — политруком легендарной Панфиловской дивизии («Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва», — так описан его призыв, когда они бились у разъезда Дубосеково, те, прославленные в веках 28 героев-панфиловцев).
Бабаня нам рассказала о Василии случайно — мы-то все восхищались ее сыном, братом мамы Николаем Ивакиным. Дядя Коля стал знаменитым артистом кино — лучшая его роль в фильме «Мы из Кронштадта». Их было три друга — Виталий Доронин, Борис Андреев и дядя Коля, все они молодыми уехали из Саратова «покорять Москву». Виталий Доронин стал ведущим актером Малого театра, о Борисе Андрееве, великом актере русского советского кино, все хорошо знают. Николай Ивакин первым из друзей стал сниматься в кино и вышел бы на большую высоту, но при эвакуации из Одессы, где снимался, погиб вместе с женой и маленьким сыном.
Мама тоже мечтала стать актрисой, но в большой семье решили, что и одного артиста хватит — маму определили в портнихи, надо было помогать семье.
Так что критики, которые пишут о брате, что он вырос в «совершенно не театральной среде», ошибаются — в театр родители водили нас с самых ранних лет, а в кино, где шли фильмы, взятые в качестве трофея, мама бегала вместе с нами, словно девчонка. Даже в зрелые годы, когда мы с братом собирались на какой-нибудь хороший фильм, который показывали «третьим экраном», мама часто ездила вместе с нами. Так что Анатолий мечтами о будущем своем был весь в Ивакиных, хотя внешне походил на отца. Я стал писать в «Пионерскую правду» мальчишкой, потому что очень любил отца и во всем старался быть похожим на него, хотя внешне пошел в маму, в Ивакиных.
Стоит еще сказать, что дети Кузьмы и Анны Ивакиных выросли разными — дядя Ваня, самый старший, был белый офицер, погиб на гражданской; тетя Клава вышла замуж за белочеха Иосифа Локвенц, который принял советское гражданство и занимал довольно высокие посты в каком-то наркомате. Когда приезжали в Москву, останавливались у них, на Большой Полянке, в центре столицы. Так что родня наша была разной и во многом отражала то, что происходило со страной.

Поиск смысла бытия
Духовное созревание — дело сокровенное. Бывает, в одночасье человек просветляется Истиной Христовой и начинает понимать реальное бытие Божие и свое место в этом мире, находит ответы на все жизненные вопросы. Но это удел избранников Божиих, которых Промыслитель мира готовит к святости. Большинство из нас пробираются к истине сквозь тернии, тратя на поиски верного пути много времени и сил.
— Искания людей, которые духовно созревали в шестидесятые, начинались, что называется, с чистого листа. Семья, школа, общественные организации не дали нам основных мировоззренческих понятий и ответов на многочисленные вопросы. Даже начальные сведения, касающиеся духовной сферы человеческого бытия, которые встречались в школьных учебниках, были сформулированы в жестких идеологических рамках и написаны сухим малопонятным языком.
Первые сведения о мире и человеке мы искали в книгах, литературе. Надо сказать, что в Свердловске, где я учился на факультете журналистики, были очень хорошие библиотеки. Основу их фондов составили книги, перевезенные в годы войны из Санкт-Петербургской Салтыковки и Государственной Московской библиотеки. Наши искания проходили в двух направлениях. Во-первых, мы запоем читали недоступные тогда для широкого круга людей произведения классиков мировой литературы: К.Гамсуна, М.Метерлинга, Э.Верхарна, т.е. авторов европейского севера, которые по своим взглядам близки русским людям. Это чтение было еще и ученичеством, ведь каждый из нас, будущих публицистов, студентов журфака, мечтал стать писателем, как, наверное, любой солдат хочет быть генералом.
Ну а кроме того, мы обращались к чистой философии: штудировали труды А.Шопенгауэра, Ф.Ницше и других западных философов. Хотелось понять их взгляды на мир и человека, найти в умозаключениях этих мыслителей какие-то аналогии с проблемами, волнующими нас сегодня и сейчас.
Но, к сожалению, запутывались еще больше.
Официальная идеология со своими декларациями о равенстве и братстве и постоянной борьбой за справедливость и счастье всех людей сразу тоже не помогала.
Найти эпицентр человеческого бытия, который, теперь-то мы это знаем, лежит в сфере духовной, религиозной, оказалось непросто. Тогда понимание этого было до времени сокрыто. Наше движение в сторону духовности начиналось от отечественной литературы, истории, увлечения народным творчеством, с познания своих истоков — все это неизменно вело к эпицентру, но долгим и не всегда ровным путем.
Нематериальные понятия тогда даже пугали. Помню, как страшно было смотреть на картину художника Олега Цилкова, где был изображен Иисус Христос. Тогда не верилось, что такое можно писать.
Здесь необходимо сделать небольшое замечание. Путь от богоотступничества, которое совершил когда-то русский народ, к религиозному постижению смысла бытия — долог и извилист. Но Господь так любит нас, грешных, что дает своим блудным детям массу способов найти дорогу и вернуться в отчий дом. И один из них — понимание дела, которое ты выполняешь, как вида служения Богу.
— Дорогу к Богу, все искушения и трудности, которые встречаются на пути, я попытался описать в романе «Звезда вечерняя», посвященном памяти моего брата Анатолия. Его ткань пронизана духом того, что искусство должно не просто быть писательством, показывать человека в различных обстоятельствах. Необходимо, чтобы оно очищало души. Творчество следует рассматривать как служение. Такой подход характерен для русской традиции. Возьмем сцену. Раньше говорили: «Я служу на театре». Наша театральная школа основана на переживании, в отличие от В. Меерхольда, Б. Брехта, которые изображают жизнь, не вкладывая в это душу. В западной традиции актерского представления — буффонада, игра. Брехт даже вводит термин «отстраненность», обозначая им, что актер как личность существует отдельно от персонажа, которого представляет.
Это же характерно для литературы. Русские писатели пишут душой, что и вызывает отклик в сердцах читателей, облагораживает их, а западные конструируют свои произведения, создают различные ситуации, в которые словно для эксперимента помещают героев. Даже талантливый русский писатель Владимир Набоков, живя за границей, пришел к западному пониманию литературы и называл ее «божественной игрой». В своем творчестве он приближается к нашей исконно классической традиции, но она у него перевернута. Точно так же, как часто бывает и у современных авторов. Писатель Б.Акунин, например, берет чеховскую «Чайку» и, совершенно блестяще владея словом и формой произведения, описывает гибель Треплева от имени всех персонажей этого спектакля, показывая, кто и как видит это событие. Т.е. жонглирует, играет в литературу. Это выражено и в форме. Книга сверстана так, что ее нужно начать читать с одной стороны, затем необходимо перевернуть и читать с другой. И это все выдается за новаторство, за новый подход к литературе. А на самом деле говорит о том, что у этих людей нет в душе веры, они не пришли к осознанию того, что фундаментом культуры может служить только православие, об этом часто проповедует и наш Владыка Сергий, а смысл понимания такого подхода кроется в значении слова «культ» — как поклонение Богу. А ведь «От избытка сердца говорят уста» (Лк. 6, 45).
В западной литературе отсутствует или искажено основополагающее для нашей книжности понятие «страх Божий». Там в лучшем случае оно понимается формально, как наказание за проступок. В нашей духовности и литературной традиции страх Божий — боязнь сделать что-то неправильно, чем я могу огорчить любящего Отца, самого дорогого, родного, самого святого для меня существа.
Понимание этого началось в аудиториях и читальных залах Свердловского университета, а продолжалось долгие годы. Но именно русская традиция, классическая литература была тем спасательным кругом, который помогал не потеряться, не погрязнуть в пучине ложных ценностей и чуждых русским людям взглядов.

Центр творчества — правда Божия
— У нас служение почти всегда понимают как честное выполнение своего долга перед людьми. Будь то учитель, врач, писатель, драматург, сталевар или плотник. Здесь работать могут истово, с энтузиазмом, так что горы трещат по швам и реки начинают течь вспять. Вспомните рекорды советских пятилеток, Стаханова, Гаганову, Виноградовых, строителей БАМа. Многие из этих людей честно служили своей профессии, стране, обществу. Необходимо понимать свое дело, как служение Богу и людям, знать, что из этого все происходит, все рождается. Это понимание напрямую связано с успехами в творчестве, многих бытовых делах, здесь центр, главное, момент истины, озарение.
— Необходимо сказать и вот о чем. Постижение Христоцентричности — огромная радость, она несет очищение, духовный подъем, а потом могут быть попущены скорби и искушения. Господь с любовью начинает испытывать верных своих. Лучшей защитой является тогда молитвенное правило, посещение храма, участие в таинствах.
Это слова православного писателя. Но тогда, сорок с лишним лет назад, Алексей Солоницын был только на пути к постижению истины. Хотя Промыслом Божиим его карьера складывалась неплохо.
Остановим на время свое повествование и поговорим вот о чем. Многие наши современники, прикрывая духовную леность внешними обстоятельствами, говорят сегодня о среде, которая душила все ростки свободомыслия, о полицейской системе, заставляющей творческих людей «жить интересами своего народа», «идти в ногу со временем», и не позволяла сделать и шага в сторону. «Поэтому мы и стали такими бездуховными», — оправдываются они. Это не совсем честно. И жизнь нашего героя — лучшее тому доказательство. Он вырос в идеологизированной стране, был в числе людей, находящихся под особым вниманием органов безопасности, профессия Алексея Алексеевича делала его одним из многих бойцов «идеологического фронта», и тем не менее он нашел путь к Богу.
В знаменателе жизни — русская литература
— В знаменателе моей жизни всегда лежали служение литературе, путь к книге, к творчеству. А русская литературная традиция в своих генах несет православное мировосприятие. Этого «не задушишь, не убьешь». Гены, как говорится, в окно не выкинешь. Журналистика, телевидение, кинохроника всегда были в числителе, я рассматривал их как необходимый инструмент, чтобы познавать людей, понимать себя и окружающих. Скажем, газетная работа давала мне возможность видеть кого угодно: людей, управляющих страной, дворников, поломоек, ученых, строителей и деятелей искуства.
Чтобы освободиться от идеологии, я находил те сферы приложения сил, которые бы не соприкасались впрямую с политикой. В газете я писал очерки, в которых рассказывал о людях, готовил материалы на морально-этические темы, публиковал рецензии на спектакли.
Именно очерки позволяли уйти от рутинной работы фиксации фактов и создания похожих друг на друга, как блины со сковородки, корреспонденций и статей. Давали возможность образного изображения, осмысления и преображения мира. Кроме того, в очерках о людях уже присутствуют диалог, внутренний монолог, другие выразительные средства. Помните очерки на моральные темы или судебные очерки Ольги Чайковской в «Литературке»? Они имели всегда социальное звучание, часто становились предметом разбительства в ЦК КПСС.
— Особенно мне запомнился очерк известного киноведа Алексея Каплера «Сапогом в душу». Это пронзительный материал о том, как отец — работник правоохранительных органов — жестоко избивал свою дочь за то, что она полюбила простого рабочего парня.
Такие публикации вскрывали негативные явления, называли подлецов подлецами и очень часто помогали людям победить зло.
Поэтому материалов на темы морали ждали. «Литературная газета» была нарасхват, и у киосков «Союзпечати» в день ее выхода выстраивалась длинная очередь.
А значит, нельзя говорить, что вся наша журналистика якобы служанка политиков. Как бы ни строилась идеология, даже при ее явной тенденциозности существовал моральный кодекс строителя коммунизма, в котором многие без труда обнаружили Евангельские заповеди. Но только исключался сам Господь. Поэтому я писал о добре, о метании души человека, о необходимости защиты слабого. Много было в таких материалах размышлений о жизни подростков, порывах к свету и чистоте.
Следующим этапом творческого постижения мира и человека для Алексея Алексеевича стала работа на телевидении.
— В те годы телевидение было окном в мир. Оно начиналось как средство просвещения людей. Существовали редакции народного творчества, художественного вещания, детских передач. Мы ставили свои собственные спектакли, готовили различные программы. Основная передача на Калининградском телевидении, которую я делал от начала до конца, называлась «Все о кино». Она пользовалась большей популярностью, чем московская «Кинопанорама».
Телевидение стало для нашего героя этапом постижения зримого искусства, что в конечном итоге не могло не сказаться на кинематографичности его литературных произведений. Наверное поэтому все герои Алексея Алексеевича, будь то простой водитель МАЗа или пожилая женщина Василиса Семенова, царственные страстотерпцы или представители актерской богемы, жизненны, а детали в произведениях продуманы и выверены до мелочей, всегда «работают» и, по словам автора, «образно преобразуют мир». Тот мир, что удалось изучить, работая на Куйбышевской студии кинохроники.
— Приехав в Самару, я пошел на телевидение. И меня, несмотря на немалый опыт журналистской работы в Риге и Калининграде, а также высшее журналистское образование не взяли даже младшим редактором. Видимо, руководство прочитало мое досье и решило не связываться со способным, но неблагонадежным журналистом.
Тогда я обратился на студию кинохроники и был принят младшим редактором.
Само слово «кинохроника» говорит, казалось бы, о том, что главное в работе представителя этой творческой профессии заключается в фиксации фактов, создании кинолетописи современности.
Сценарист Алексей Солоницын и режиссер Михаил Серков тоже писали свою летопись. Только главным предметом их зачастую немых, но оттого еще более выразительных свидетельств становилась жизнь души человека.
— Хроника дала мне возможность увидеть Волгу от истоков до Каспия. Я охотно ездил в командировки, многое узнал о людях, живущих на берегах великой русской реки… В документальном кино мы одними из первых заговорили в полный голос о нравственности как мериле жизни человека. Слово «Бог» не произносилось (даже с маленькой буквы не писалось в сценарии), но основа была христианской, православной. Я еще ясно не осознавал, что иду не по «обочине жизни», как мне говорили редакторы издательств и студий, а к храму, к Христу.
Главная задача, которую ставил перед собой сценарист Алексей Солоницын, — вскрыть внутренний мир человека. Вот на экране брошенная мать (кинофильм назывался «Солнечная поляна»), дети, которые определили своих родителей в дом престарелых.
— Мы сняли день, когда дети приезжают навестить своих матерей. Показали, как они их встречают. А затем пожилые женщины рассказывали, почему они здесь оказались. Получилась пронзительная лента. Она вышла в одно время со статьей Расула Гамзатова, которая была опубликована в «Комсомолке» и называлась «Берегите матерей».
— В 70-е годы начали распадаться семьи, вседозволенность, духовная расхристанность способствовали тому, что на один брак приходилось 2-3 развода. Мы увидели, что общество начинает «загнивать» через семью. Фильм на эту тему назывался «Обыкновенный развод». Лента «Крик» рассказывала о детском милицейском приемнике в Сызрани. Мы показали, как пацанов снимают с поездов, содержат, ищут родителей, затем отправляют домой. Чуть позже сняли фильм «Первая боль» о детях, брошенных родителями. А также широко известную на всю страну ленту «Первое движение души» о том, как ловили собак, чтобы сделать из них шапки. Мы рассказали о судьбе любимого всеми жителями района сенбернара Гая Цезаря. Фильм стал призером многих кинофестивалей, об этом позже писала «Литературная газета».
— Наши работы показывали по всей стране перед демонстрацией художественных фильмов, и они волновали многих зрителей. Нужны такие фильмы людям и сейчас. Потому, что они о важном: о добре и зле, взаимоотношениях людей, любви, жертвенности.
Сердце к Богу устремив
— Девятиэтажка, где мы поселились, находилась в окружении деревянных домов, у которых вечерами на лавочках сидели мужики в майках, с сигаретами в зубах, женщины в белых платочках и цветастых платьях. Они грызли семечки, а мужчины пили пиво или что покрепче. Тихо, хорошо, а самое главное — неподалеку, через сквер, церковь во имя первоверховных апостолов Петра и Павла.
Проходя мимо, я невольно сравнивал ее с теми Владимиро-Суздальскими храмами, которые так сильно поразили меня своей красотой, когда я несколько раз ездил к брату на съемки фильма «Андрей Рублев». Сравнение было не в пользу самарского, но все равно храм не мог не остановить меня. Хотелось посмотреть фрески, иконостас — я тогда всерьез стал изучать древнерусское искусство.
Я задавал себе вопросы: почему все, что связано с православием, так прекрасно? Живопись, зодчество, песнопения, которые звучат так, что сердце замирает, устремляется ввысь, а слезы сами собой выступают на глазах — почему это? Почему люди, жившие в «темные века», сумели поднять душу так высоко?
И все ближе подходил к ответу: потому что устремили свои сердца к небу, Богу.
Я стал заходить в церковь и, пристроившись где-нибудь в уголке, слушал чтение молитв, песнопения, которые так волновали мое сердце. После службы невольно прислушивался к тому, что говорят прихожане, в основном бабушки. Я понимал, что у меня возникнут очень серьезные проблемы, если кто-то узнает, что я хожу в церковь. Поэтому никому ничего не говорил. Я знал, что бабушка втайне от отца нашего крестила нас с братом, мама об этом рассказывала. Нательный крест, который носил Анатолий, сильно меня смущал. Актеры переодеваются в гримерных на глазах своих товарищей, и я боялся, что на Толю «настучат». Из-за границы ему привезли Библию карманного формата на тончайшей рисовой бумаге. Видя, с каким жадным интересом я читаю ее, он однажды сказал: «Бери, тебе она нужнее». Я отнекивался, но он и слушать не хотел. Он уже соблюдал посты, что очень удивляло меня, когда я приезжал к нему в Москву. После долгих разговоров на кухоньке он отправлял меня спать, а сам, повернувшись к иконам, что-то шептал. Я понял, что он молится. А однажды он мне сказал, что у них с Тарковским уже не один раз были беседы о Боге, вере. Читать библейские тексты, напечатанные мелким шрифтом на тонкой бумаге, оказалось делом непростым. Возникало много вопросов, но задать их тогда было некому.
Примерно в то же самое время Алексей Солоницын прикоснулся и к православию. По его сценарию на Свердловской киностудии был снят полнометражный фильм о первой в нашей стране церкви в местах лишения свободы. Лента называлась «Чистый понедельник». Она имела широкий показ и получила приз жюри на ежегодном кинофестивале в Екатеринбурге. Алексей Алексеевич волей случая был и сценаристом, и режиссером этого фильма.
— Драматургия заключалась в том, что заключенный, который построил под Улан-Уде на территории «Южлага» храм и за это был условно-досрочно освобожден, снова совершил преступление и опять попал в зону.
— Там есть такая сцена. Мы сидим в комнате, где стоят машины, которые стирают белье для заключенных. Я спрашиваю этого человека: «Как же это случилось?» Он молчит. Длинная пауза. Слышно, как мерно постукивает таймер. И в этой тишине и звуке часов, похожем на биение сердца — состояние души человека, его немой крик.
— Со священником этого тюремного храма мы переписываемся до сих пор. Причем происходит это не постоянно, а время от времени. Напишет мне одно письмо, потом какое-то время от него нет вестей, неожиданно приходит листок, где написано: «Уважаемый Алексей Алексеевич, прочитал вашу повесть в журнале «Москва»…
Отец Андрей был первым священником, с которым встретился Алексей Алексеевич. Лишь годы спустя он станет хорошо известным человеком, близко познакомится со многими священнослужителями нашей Епархии, несколькими архиереями, будет участником многих престижных кинофестивалей на православную тематику, Рождественских чтений в Москве. А главное, все его творчество напитается живительными лучами света истины Христовой и от этого станет нужным и душеспасительным.
Когда мы расставались, Алексей Алексеевич по просьбе редакции подписал книгу своих произведений. В тексте подписи есть такие слова: «В нашем многотрудном деле главное — не устать душою, не перестать трудиться».
Мы попрощались. Алексей Алексеевич торопился домой. Ему предстоит нелегкая работа над романом-исповедью. О тех жизненных далях, которые уже далеко и все равно близко. А значит, много новых интересных встреч, труда, приносящего радость общения с любимым делом, в основе которого служение Богу и ближним.
Всю неделю он будет трудиться у своего письменного стола, а в выходные дни, как всегда, пойдет в храм. Там — главное, там центр его жизни и творчества.
— Видимо, Господь уготовил мне крест молиться за близких людей. Ушли отец и мама, не стало брата, недавно отошла в мир иной супруга Раиса, за эти годы потерял многих друзей. Теперь я перед ними в долгу. Поэтому пропускать службу никак нельзя.
И вновь наступит раннее воскресное утро, когда предстанет народ Божий пред алтарем храма и едиными устами воспоет: «Верую во единого Бога отца…» И рядом со своими братьями и сестрами во Христе поддержит соборное пение православный самарский писатель Алексей Солоницын, черпающий в этом живительном роднике энергию созидания и стремящийся к новым творческим свершениям.
Михаил Щербак.