Игумения промыслом Божиим
Матушка Анастасия была чистая, добрая, чуткая, внимательная, благородная, старалась не обижать людей, умная, мудрая, глубокая, немногословная, талантливая. Она была хорошей матерью, хорошей хозяйкой.
Как она шла к монашеству? Господь благословил ее личное желание – быть Божьим человеком, Святой Дух открывал ей, чем другой человек живет и дышит. Особенно она подражала старцам. Матушка душой чувствовала, что в них есть Божья премудрость и Дух Божий. У нее было внутреннее тяготение к монашеству с того дня, как она узнала меня. По промыслу Божию она стала игуменией, на что у меня было внутреннее откровение.
Архимандрит Мирон (Пепеляев)
Она всегда найдет нужные слова
К сожалению, мне немного приходилось видеться и общаться с матушкой.
У меня перед глазами фотография, сделанная в первый день моего приезда в монастырь, в Подгоры. На ней отец Георгий с матушкой Анастасией и я – послушник.
Вспоминаю, как накануне я впервые приехал в Самару с родителями, как нас очень гостеприимно встретили на подворье. Мы сразу попали за стол, был праздник чудесного обретения иконы Спасителя «Вседержитель».
Тут батюшка попросил меня спеть, я растерялся, но все-таки запел «Отче наш», правда, постным распевом. На что он попросил спеть какую-нибудь русскую песню. Но я не мог ничего вспомнить, поскольку до этого жил в женском монастыре, одичал там и все забыл. Тогда он попросил подпеть отцу Антонию, но я такую песню не знал. А потом запела матушка, не помню что, но меня очень тронуло.
В этот день я впервые попал в женский монастырь в селе Подгоры. Мне понравилась атмосфера в обители, поразила красота – горы, цветы, ухоженность. Здесь я познакомился с матушкиным чувством юмора, когда она сказала, что, если я в скиту буду недоедать, чтобы приходил к ним, и они меня накормят. Помню, матушка любила грибы.
Послушником я ходил в женский монастырь за просфорами, и матушка встречала меня радушно.
На постриг матушка Анастасия подарила мне красивую кружку, из которой я сейчас пью и вспоминаю ее. А через несколько дней у меня был день Ангела, ко мне приехали родители, и я снова попал в женский монастырь уже дьяконом, и она снова сказала, что мне нужно что-нибудь подарить, и подарила кружку.
После пострига я почти не видел ее, только на праздники.
На похоронах сестры скорбели, как бы спрашивали у меня: как же они теперь будут без нее? Я не отвечал. Я узнал, что она была для них родною матерью, так много матушка Анастасия для них значила. К ней всегда приходили за советом в любой жизненной ситуации и никогда не уходили не утешенными.
Она всегда найдет нужные слова, ободрит, направит, вразумит, вот так много матушка значила для них.
Я видел, как сестры кружились возле нее, как бы облепляли матушку с любовью, как родную мать.
Конечно, главные ее добродетели были сокрыты от посторонних глаз. Вот такой образ у меня остался. Простите меня, матушка. Помолитесь Там обо мне, грешном.
Иеромонах Серафим (Солодовников)
О матушке Анастасии
В матушке Анастасии всегда чувствовал родство по духу. Удивительно сочетается в ней глубина души, богатый творческий мир со способностью видеть и ценить самые маленькие и простые радости. Очень ей благодарен за то, что она научила этому.
Матушка Ирина идет по храму с городской булкой в руках. «Какой запах!» – протягивает мне под нос. Знаю, что нет ничего вкуснее свежего самарского хлеба. Матушка отрывает кусок от корки, дает мне. Идет дальше, ест булку и напевает: «Какая вкуснятина! Ум отъешь». Наш человек.
Матушка для нашей семьи оказалась первой женой священника, которая вошла в нашу жизнь. Я безконечно благодарен Богу, что ею оказалась именно матушка Анастасия (Ирина). Что Господь сразу дал нам пример жены священника, какой она должна быть, настоящей приходской матушки. И даже после того как матушка стала деятельной игуменией и настоящей Монахиней (с большой буквы, пронеся все болезни и труды), она все равно осталась для нас матушкой нашей большой приходской семьи.
Я не назвал бы матушку простой, человеческий уровень у нее был очень высокий, рядом с ней всегда хотелось подтянуться. Но вместе с этим матушка очень просто общалась с людьми. Стоило человеку прийти в храм не в первый раз (а иногда и в первый), как он, благодаря матушке, сразу становился своим. Не бывало случая, чтобы матушка что-нибудь не сказала, не спросила, не пошутила после службы практически с каждым человеком. Мне очень нравилась ее манера постоянно тихонечко поругивать меня, даже когда хвалила (для монаха похвала – хуже ругани). Но всегда это было с такой любовью и юмором, что когда матушка стала болеть, и я подолгу ее не видел, мне не хватало, как ни странно, именно этого любимого ее ворчания.
В маленькой комнатке в храме делаем журнал, на одном столе три компьютера, и текст набивается, и номер верстается, и правку вношу, и главный редактор Михаил Борисович думает над передовицей. Места нет, поэтому правленый текст на коленях под столом, монитор в стороне, клавиатура под носом. Заходит матушка. «Ты что это буквой «зю» согнулся? Нос об клавиатуру сотрешь», – сдвигает Михал Борисыча в угол, разворачивает монитор. – «Думать в углу можно. Пусть Зюг трудится». Это был 2000 год, канун президентских выборов, дядюшкой Зюгом называли Зюганова. Смеялись долго.
На службе командир, укрепляя дисциплину, сделал выволочку за длинные не по уставу, на его взгляд, волосы. Остригся наголо, в таком виде пришел в храм. Монахиня Феофания только и сказала: «Лысая башка-а…». Матушка же отчитала по полной программе: «Чего удумал! Все благообразие потерял! Крутым хочешь быть. Чтоб не стригся больше!» Я оправдываться взялся: «Матушка, начальник приказал». – Она, наверно, все предвидя наперед: «Увольняйся от такого начальника!» Про себя думаю: «Как увольняться – выслуги пятнадцать лет, в Москве отучился, звание очередное. Да и где работу найдешь – флот весь стоит». Волосы еще не успели отрасти, президент Путин выпустил указ о реорганизации госслужбы, командир мой спокойно дожил до пенсии, а мое направление свернули, дали очередное звание и уволили. Через полгода стал священником и с того дня еще ни разу не стригся.
Вообще отец Георгий и матушка Анастасия очень круто изменили всю мою жизнь. Причем если батюшка мудро усмехался, благословлял меня на эти дела и молился за меня, то судьбоносными для меня идеями фонтанировала именно матушка.
После одного рейса по Волге до Подгор батюшка благословил остаться ночевать в монастыре. На Ильинском источнике, сидя за столиком около строящегося храма, матушка сказала мне: «Видишь, сколько храмов, монастырей строится, давай заканчивай капитанствовать, иди в священники, будешь отцу Георгию помогать». В груди дыхание от неожиданности остановилось, всю короткую монастырскую ночь не спал – достоин ли? Утром спрашиваю у батюшки: «Трудно быть священником?» «Трудно жить по воле Божьей» – отвечает. Через два месяца был уже священником, через три – настоятелем.
А матушка продолжала называть меня, только теперь уже отцом, Иваном.
На одной из первых своих служб по благословению батюшки говорил свою первую проповедь. Списал на бумажечку святых отцов, ни жив ни мертв с Крестом в руках прочитал после Литургии на амвоне. По окончании бросился с Крестом наперевес в гущу прихожан на благословение, когда матушка Анастасия с левого клироса говорит: «Отец Иван, а что, мы недостойны, что ты мимо нас Крест пронес?» От неожиданности выронил свои записки с проповедью. А матушка опять: «Ну ты, что мудрыми словами соришь, тут вообще-то убирают». Оба клироса и прихожане легли от смеха, а мне действительно полегчало и придало уверенность. (А молодому священнику уверенность очень нужна). Действительно, здесь – самые дорогие и близкие люди всегда простят и поддержат.
Еще у матушки мне очень нравится одна черта характера: одним словом придавать всему смысл и законченность.
В одной из поездок взялся за трапезу, с вечера завез продукты, свежевыловленную рыбу положил в морозилку, она там благополучно примерзла, и утром я ее отковырять не смог. Пришлось взять для готовки покупную морскую рыбу. Полдня я ее вымачивал, срезал жир, подпускал в молоке и сливал, чтобы стала диетической, в конце концов она стала совершенно пресной и невкусной. Тогда на камбуз проникла матушка, отругала за то, что продукты перевожу, не купил ни зелень, ни специи, сунула нос во все рундуки, нашла какие-то лаврушку, перец и соль и моментально превратила мою бурду-шулемку в удобосъестное. А за трапезой хвалила: «Вот отец Иван какую вкуснотень приготовил». Я сказал: «Матушка, это же благодаря вам она вкусная стала». На что она сказала: «Дело мастера – поставить последнюю точку».
И все-таки матушка запомнилась больше всего как монахиня и как игумения. Очень строго молилась на службе и очень любила свой монастырь. Учительницам нашей школы всегда строго выговаривала: «У нас в монастыре хорошо! Почему не приезжаете?» И мы всегда точно знали, что матушка не хвалится, а что здесь действительно душеспасительно хорошо.
Поздним вечером в монастыре после вечернего правила и монашеского выхода батюшка рассказывал про историю Ильинского храма Подгор, про будущий Константиновский храм и монастырь, а из тишины темной осенней ночи то справа, то слева, то откуда-то из-за спины доносились комментарии матушки: «А здесь гостиница будет, а здесь трапезная и забор красивый, а здесь цветы». Батюшка ей в темноту: «Анастасиюшка, ты что спать не идешь, тенью тут ходишь?» «А мне хорошо, разве заснешь», – матушка в ответ. Замечал много раз: если человек по-настоящему православный, он храм и службу любит, и его оттуда поленом не выгонишь.
О матушке мог бы и хотел бы говорить много, но в конце история о том, как она благословила родить младшую дочку.
Первое время службы молодого священника на него сугубо действует Благодать Божия, полученная через хиротонию. Поэтому его не берут никакие болезни, простуды, чего не скажешь о его близких, их лукавый часто начинает бороть болезнями. Моя матушка Галина начала болеть и с каждым разом все тяжелее. Когда дело дошло до больницы, я попросил молиться о ее здоровье матушку Анастасию и сестер монастыря. На что матушка сказала, что нам надо родить третьего ребенка. И что Бог силы женщине не болезни носить дает, а детей рожать. Отец Георгий благословил родить ребенка, и через девять месяцев родилась дочка. Жизнь исправляется жизнью. Матушка Галина больше не болела. Дети все разные, только одинаковы в одном, принося свою долю счастья.
И когда рождается чувство благодарности Богу за Его милости, тогда же рождается благодарность и за то, что Он послал в нашу жизнь отца Георгия и матушку Анастасию.
Царства ей Небесного!
Священник Иоанн Болгов,
настоятель храма Святых Царственных Страстотерпцев при школе № 54 «Воскресение», г. Самара
Она любила людей
Год назад отошла ко Господу игумения Анастасия. Для меня было всегда естественно знать, что она есть, что под ее началом живет и развивается монастырь в селе Подгоры, что можно ее увидеть на праздниках на нашем подворье, поговорить с ней.
Вспоминается один эпизод нашего общения. Однажды мне пришлось приехать в женский монастырь, чтобы помочь матушке освоить работу на вышивальной машинке. Когда я ехал, то очень волновался, как буду общаться, что говорить: все-таки еду к игумении. Но все получилось само собой. Она всегда умела расположить к себе человека. С дороги предложила выпить чаю. Это было приятно и как-то по-домашнему просто. Мы расположились за круглым столом в гостиной, рисовали картинки, переносили их в программу вышивальной машинки, но техника капризничала, рвала нитки и ткань. Матушка терпеливо сносила неудачи, снова и снова повторяла упражнения, пока не получился первый положительный результат. Вышитый цветочек очень порадовал матушку. Она покрутила в руках пяльцы с вышивкой, подняла брови, посмотрела поверх очков и как-то по-детски улыбнулась. Чувство юмора матушки помогало мне общаться с ней. Потом мы снова пили чай и беседовали о наших близких. Матушка проявляла живой интерес к происходящим в моей жизни переменам, так как я совсем недавно был рукоположен. Эта поездка мне запомнилась теплым гостеприимством игумении Анастасии.
У матушки была прекрасная черта – она умела любить людей. Только любящее сердце может создать такие стихи и песни. Эта любовь передается и слушателю. В машине я часто включаю ее диск с авторским исполнением песен. Они легко запоминаются, и я через некоторое время поймал себя на мысли, что пою их, когда что-то делаю или куда-то еду.
Для меня она всегда будет живой. Живущей на правом берегу Волги, настоятельницей Заволжского монастыря, которая молится за нас с вами, наставляет сестер, тепло и радушно принимает всех приходящих в ее Свято-Ильинский монастырь.
Иерей Григорий Краснов
«Тебя здесь все любят»
У Матушки был такой дар: она могла незаметно, не навязывая своего, менять человека в лучшую сторону. Я это испытал на себе.
Был такой момент, когда я хотел уйти из монастыря (скорее всего, в никуда). Матушка подошла ко мне и говорит: «Анатолий, тебя здесь все любят и ты здесь всем нужен». Впервые в жизни мне сказали, что я кому-то нужен, и эти слова решили мою дальнейшую судьбу.
И вот матушка отошла (не ушла, а отошла от нас!), а это значит, что наше расставание временное. Если Господь здесь, на этой грешной земле, свел нас всех вместе, то там, на небесах, не разлучит. Я в это твердо верю.
Я человек грешный, и жизнь меня покрутила по полной программе. Случалось, что жизнь моя была в серьезной опасности, и в этот момент Господь посылал мне судьбоносных людей. Их было мало, и матушка Анастасия — одна из них.
Сейчас всплывают в памяти разные эпизоды моего пребывания в женском монастыре.
Помню такой случай. Был сезон заготовки солений на зиму. Матушки допоздна работали в трапезной. У них закончился газ, меня вызвали заменить баллон. Работу я выполнил и собирался уходить, но невольно задержался в дверях, огляделся, и почувствовал такое тепло, и в этот момент я осознал, что это мой дом, и здесь все родные.
Матушка Анастасия стремилась создать домашнее тепло и уют в монастыре, и это у нее получилось. А такое не каждому дано.
Как-то зимой, а зима выдалась снежная, снега насыпало много. Я счищал его с крыши игуменского дома. Снега нанесло по уровень с крышей, и я прямо с крыши спрыгнул в снег. Слышу стук в окно — это матушка Анастасия. Она показывает мне, чтобы я сравнял снег по уровню окна, и был виден с улицы живой тюльпан в горшочке. Я переспросил: «Вы это серьезно?» Она говорит: «Да», – и показывает мне мою награду — огромную шоколадку. Снега было очень много. Пришлось эту работу выполнить, правда, тогда я это принял за чудачество. Только со временем я понял, что это была маленькая, но радость среди зимы. Женщины! И этим сказано все.
Матушка Анастасия обладала редким даром, в наше время это редкость: она судила человека не по поступку, а по делам его. Оступиться, споткнуться может любой, и такому человеку она всегда протягивала руку, помогала встать. Конечно, дело неприятное — «неприличный поступок», — но не смертельный, и матушка это понимала. Но в жизни мы часто видим обратное: споткнулся человек, упал, ему помочь надо, ан нет. Накинутся на него, забудут все, что хорошего он сделал, и добьют, затопчут человека в грязь. Наша матушка не такая, добрая она.
Но бывали из ряд вон выходящие поступки, точнее сказать, преступления, которые матушка не терпела. Я был свидетелем, а точнее сказать, невольным участником такого ЧП, где матушка показала твердость своего характера. Тогда я впервые увидел матушку в гневе, не буду описывать эту историю, но тут матушка проявила твердость своего характера, эмоционально это не выражалось, но в каждом ее слове проявлялась твердость духа. Она дала нам понять, что любое хамство будет пресекаться. А виновные будут строго наказаны. Вот такая у нас матушка Анастасия, все в ней было: любовь, доброта, трудолюбие и твердость духа.
В старину о таких женщинах говорили словами поэта: «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Такие вот женщины, как матушка Анастасия, и держат все на своих хрупких плечах.
Монах Исайя
«Как Бог даст»
Жаль, что мне не посчастливилось узнать матушку Анастасию поближе, так как мы виделись с ней всего четыре раза и очень кратковременно, но самая первая встреча останется незабываемой и очень для меня поучительной. Это было примерно полтора года назад. Я взяла отпуск на десять дней и приехала в монастырь для ознакомления с жизнью в этой святой обители. Матушка Анастасия, благословив меня, спросила, надолго ли я приехала. Я ответила, что на десять дней. Матушка слегка удивилась и сказала: «А я думала – на всю жизнь». Затем, через некоторое время, она объяснила мне, что ответ мой был неправильным, что нужно было отвечать: «Как Бог даст», – потому что ответом своим («На десять дней»), я как бы препятствую Божию Промыслу о себе, ограничиваю срок пребывания в святой обители, творю свою волю, а не Божию. «Ответ неправильный. Садись. Два. Нужно говорить: «Как Бог даст».
Так просто матушка Анастасия преподала мне первый и главный урок послушания и любви к Богу.
Инокиня Мария
Как же я благодарна матушке!
Что сохранит моя память, если говорить о матушке Анастасии? Думаю, как много общего у нее с моей мамочкой, которую Господь призвал тоже так рано – обе они останутся в воспоминаниях молодыми, мы никогда уже не увидим их состарившимися, даже когда состаримся сами, если Бог даст.
Умная, наблюдательная, с достоинством, матушка одинаково свободно общалась и с сильными мира сего, и с людьми, которых жизнь отодвинула на обочину. Ее тон общения отличался изящным остроумием, при том что матушка не была многоречивой и умела слушать. С любым собеседником она держалась очень естественно, без натянутости. Говорила она немного, но всегда очень метко, точно анализировала, я бы даже сказала, она обладала мужской логикой. Не знаю, может, это физика ей помогала? Несмотря на то, что матушка Анастасия окончила физмат и у нее были склонности к точным наукам, она была и очень талантливым гуманитарием – иначе как можно объяснить ее поэтический дар? То есть она была одарена щедро и всесторонне.
А еще матушка Анастасия обожала внуков, и они отвечали ей абсолютным доверием, что, на мой взгляд, и является проявлением детской любви к бабушкам и дедушкам. То, что им интересно со своей бабушкой, это было видно! Умилительные сцены, когда молодая бабушка своим мелодичным как ручеек голоском пела внукам-мальчишкам шутливые песенки и еще изображала то, что поет, а они от души смеялись и просили спеть еще, кажется, что это было вчера!
Вспоминается, как в моменты испытаний в своей жизни я бежала к батюшке домой, не считаясь, что после службы и треб ему необходим отдых. Эмоции и чувства меня захлестывали, и времени здраво рассудить я не оставляла, чем усугубляла ситуацию и переживания своих родителей. Ни разу в те приходы матушка меня не развернула и не отправила восвояси. Где-то она меня жалела, где-то внимательно на меня смотрела, понимая, что я рискую наломать дров, а главное, не слышу в порыве своей обиды никого, но ведь свою голову она не могла мне приставить…
И сколько я буду жить на этом свете, никогда не забуду, что матушка не оставила нас в скорбные дни прощания с нашей мамочкой, ушедшей в таком же возрасте, только за два года до нее. Она приехала проститься с мамой из Заволжского монастыря, когда в городе стояла страшная жара, будучи сама нездоровой, пела с сестрами на отпевании и так утешила меня, что я поняла, что значит разделить с другом скорбь. Ее слова я помню и сегодня, так нежно, с уважением и любя она говорила о мамочке. Как же я благодарна матушке и всем, кто поддержал нас в тот горестный час и молился о маме!
Шло время, я реже встречалась с матушкой, потому что большую часть жизни стала отдавать работе, как и большинство моих однокурсников. Но в моменты, когда мы виделись, она меня всегда тепло благословляла, расспрашивала, как живу, и старалась сказать что-то доброе. Незадолго до своего ухода от нас, в мае, матушка, благословляя, добавила мне еще и комплемент.
Сейчас, когда и матушка Анастасия отошла ко Господу, я верю, что они встретятся с мамочкой и будут молиться о нас, своих дорогих и близких, а мы будем живы по их горячему предстательству перед Богом и Божией Матерью. Еще верю, что обе они в обителях райских, где нет у них ни болезней, ни печалей, и все-то им видно, как мы живем здесь…
Этим летом мы плыли с моим отцом вверх по Волге, и каково же было мое удивление, когда из уст человека невоцерковленного я услышала теплый и уважительный отзыв о песнях матушки Анастасии (Шестун). Стало понятно, каков масштаб ее таланта, если стихи, которые рождались у нее в душе, в наше сложное нелиричное время трогают души самых разных, таких непохожих друг на друга людей.
Наталья Шибанова
Не хватает матушкиного внимания…
Как быстро бежит время! Казалось, что совсем недавно произошла невосполнимая для всех нас утрата – уход в мир иной матушки Анастасии, но календарь неумолимо свидетельствует, что прошел уже почти год. Каким он был без матушки?
Сразу и не ответишь – что-то мимолетное, ускользающее, плохо поддающееся словесному выражению на уровне ощущений, эмоций… Ловлю себя на мысли, что, заходя каждый раз в храм, привычно ищу глазами матушку – где она? И, не найдя ее на привычном месте (рядом у клироса), ощущаю давящую грусть – как жаль, что она не с нами!
Как не хватает ее ласкового и внимательного взгляда, который, кажется, смотрит вглубь тебя и проникает в самое сердце! Помню, что несколько раз в общении с матушкой возникало вполне реальное ощущение, что она все про меня знает и очень-очень жалеет.
Как не хватает матушкиной неподдельной, неформальной заботы, ее неравнодушия и внимания. У нее всегда находилось время спросить, помочь, успокоить, дать совет, вразумить, поругать немножко… А мы… Всё в суете, всё в спешке… Да, у матушки Анастасии можно было многому научиться! Можно учиться и сейчас, вспоминая, воспроизводя, воссоздавая в памяти ее внимательное отношение к людям, ее добрые дела, ее горячую веру, ее смирение.
Как нам не хватает Вас, матушка Анастасия! Молите Бога о нас, грешных!
Вечная память!
Елена Морозова,
прихожанка Троице-Сергиева храма, кандидат психологических наук, доцент кафедры теологии СамГУПС
Матушка, ты всегда в наших сердцах!
Ирина Шестун, игумения Анастасия, матушка, эта женщина, которая неожиданно и, к сожалению, ненадолго вошла в мою жизнь, но оставила столько воспоминаний, стала для меня близким и родным человеком.
Честно признаюсь, на моем пути встречается огромное количество людей со всего мира, в том числе и из Православного. Но согласитесь, далеко не все располагают вступить с ними в задушевные беседы. Мое знакомство с матушкой Анастасией на первый взгляд было самым обычным.
В нашем отеле мы всегда стараемся поддерживать домашнюю и комфортную обстановку, сделать все, чтобы гостям здесь нравилось. Но как я потом поняла, этого вовсе недостаточно в нашем деле. Я не представляла, что эта женщина (она представилась как игумения Анастасия и сказала мне: «Свет, да зови меня просто матушка, ведь так проще».) откроет для меня совсем иной мир – мир добра, любви, благополучия, простоты, уверенности в себе и достижения успеха в моем деле. Вдобавок ко всему матушка была очень образованная, добрая, отзывчивая и всегда приходящая на помощь женщина. Она могла дать совет и ответить на любой вопрос, причем искренне. Она просто сияла Господней Благодатью, с ней можно было находиться часами, днями и ночами и беседовать.
Я никогда не забуду ее стихи, поющий голос, похожий на птицу, и глубокий смысл ее поэзии. Если бы мы чаще вникали в суть этих замечательных строк, мир не был бы таким жестоким.
Я с детства хожу в церковь, и вера для меня как воздух. Попав в Грецию, на остров Эгина, я узнала о Нектарии Эгинском и благодарна Господу за все, что я имею. В том числе за то, что я лично знакома с игуменией Анастасией, которая научила меня с Божьей помощью умению терпеть. Да, это великая сила – терпение необходимо всем нам, особенно сейчас. Матушка умела видеть людей, что их тревожит и безпокоит, она обладала невероятной Благодатью, и самое важное, она понимала и помогала, что очень редко встретишь теперь в нашей жизни. «Не задумывались ли вы над тем, что может быть действительно недостаточно только знаний в той или иной области, опыта в деле и навыков в достижении чего-то задуманного вами, а нужна еще и сила духа и терпение, которое с опытом к тебе не придет. Это приходит с молитвой и верой в Господа». Так говорила игумения Анастасия в беседах со мной. Ее слова – это истина. Я как-то спросила матушку, как же можно возлюбить своего врага и относиться к нему с достоинством, если на твоем пути попадаются нехорошие люди, которые завидуют тебе и выражают массу недовольства в твою сторону, делают различные гадости, что тогда. Ответ был очень прост и краток. «Молитва и вера обладают необычной силой. Нужно только искренне верить и стараться с Божией помощью быть самим собой и обращаться к Господу не только в бедах, болезнях и неудачах, но и с благодарностью». И я очень благодарна Господу и святому Нектарию, к которому приезжала матушка. Если бы на нашем острове не было храма и монастыря святителя Нектария, может быть, наши пути и не пересеклись бы. Нектарий – это невероятная сила и могущество Православия. Его почитают миллионы православных христиан всего мира и приезжают к нам на остров поклониться его мощам с надеждой на лучшее или же с целью поблагодарить его за чудеса.
Как-то матушка заметила, как я даю кому-то некую брошюру, написанную мной о святителе Нектарии на русском языке, и попросила, чтобы я дала и ей прочитать. Сначала я была удивлена. Возвратив мне брошюру, матушка сказала, что информации в ней недостаточно и самые основные моменты его жизни упущены. Я стала оправдываться, что все эти данные мне пришлось собирать самой. Действительно, на русском языке тогда литературы совсем не было и нужно было переводить с греческого. Тогда матушка сказала, что она даст мне всю необходимую литературу и больше информации о его жизни. Так мы создали с ней новую брошюру о жизни и деятельности святителя Нектария, и теперь гости нашего отеля и туристы с удовольствием узнают о святом Нектарии и его чудесах.
Свидетелем одного чуда, о котором я с удовольствием расскажу, стала и я. В один из дней пребывания игумении Анастасии у нас на острове ей стало нездоровиться, и мне пришлось пригласить врача. Я сопроводила доктора в номер, где находилась матушка, и меня попросили переводить беседу, так как матушка не говорила по-гречески, а доктор по-русски. Я никогда не думала, что стану свидетелем чуда, которое произойдет через 11 месяцев. После осмотра матушки врач, естественно, назначил лечение. Когда он собирался уходить, матушка спросила, что мы ему должны заплатить. «По воле Господа и святого Нектария я нахожусь сейчас рядом с вами, матушка, и не столько вы нуждались в моей помощи, сколько я в вашей. Я 9 лет состою в браке со своей женой, которую очень люблю, но, к сожалению, у нас нет детей. Я врач, и у меня большое количество знакомых гинекологов, в том числе и в Европе, да и доходы неплохие. Я отдам все, чтобы только моя жена забеременела». Выслушав его, матушка с некой уверенностью сказала врачу, чтобы он не переживал. Что все будет хорошо, что у них обязательно появится ребенок, и не один, и благословила его. Потом матушке стало намного лучше. Как-то за завтраком она стала просить меня, чтобы я узнала имя жены этого врача. «Конечно же», – ответила я. – Я все узнаю и вам сообщу». В день отъезда игумения Анастасия попросила передать некий конверт врачу. Не знаю, что было там, но я отвезла его доктору.
Прошло время, и мне снова пришлось обратиться к этому врачу. Только я вошла в его кабинет, он стал обнимать меня и делиться своей потрясающей радостью. «У меня две недели тому назад жена родила», – говорил он мне, и в его глазах была такая благодать, что это трудно передать словами. «Как здоровье матушки? – спрашивал он у меня. – Как она, приедет ли еще к вам и когда? Я бы очень хотел ее увидеть и поблагодарить за все». Я ему пообещала, что сегодня обязательно позвоню и сообщу о его радости. Узнав от меня о докторе, матушка была безумно счастлива, пообещала мне приехать. «Мне станет лучше, Светочка, и мы обязательно в сентябре навестим вас и увидимся с доктором». Но, увы, по воле Господа после длительной болезни и очередной операции матушка покинула нас.
Когда я узнала о ее смерти, я не знаю, что со мной было. Помню, как в часы обеда, когда зал ресторана был почти полон (здесь обедали и туристы из России), я все бросила, быстро побежала за сборником стихов и песен Ирины Шестун и стала петь одной из пар «Мои близкие». Наверное, это была потребность души. Мне казалась, что меня навсегда покинул мой любимый и родной в мире человек. В этот день я старалась быть сильной, как советовала мне сама матушка, быть терпеливой и постоянно молиться.
Наша родная матушка Анастасия! Ты всегда рядом с нами, твои советы, беседы, стихи и песни в наших сердцах навсегда! Спасибо тебе за все!
Светлана Галарис
Греция. Остров Эгина.
Отель Svetlana and Michalis Oasis Aegina Greece.
15 декабря 2013 года.
Не теряем надежды посетить
дорогой нам монастырь
Иногда бывает так, что человек, которого видел и с которым общался лишь несколько часов в жизни, навсегда вплетается в твою судьбу.
– В монастыре на все нужно получать благословение. Ничего по-своему тут делать нельзя, даже помогать! – поясняла крестная.
Чудно. Непонятно. Клоню непривычную к поклону голову:
– Матушка, благословите помогать на кухне.
Матушка благословляет. Несусь мыть посуду и понимаю: мне сделали подарок – доверили помогать. Я привыкла молиться за работой, а здесь молитва приходит сама.
– Мама, мама, мне матушка Анастасия разрешила на колокольню подняться, благовестить! НА ВСЮ ЖИЗНЬ можно будет запомнить, – глаза счастливые, таких глаз у своей дочки я в Москве не видела. ПОДАРОК.
Да мы же не знаем ничего. Как обратиться, что можно, что нельзя. Страшно своим неоправданным незнанием оскорбить покой этого места. Все улыбаются, подсказывают, прощают наше невежество. Господи, помилуй грешную рабу твою Татиану и доченьку мою Веронику, благослови!
– Мама, мама, мы с Ксюшей убирались в церкви, я помогала воск стирать с пола и с подсвечников! – Опять счастье, опять радость!
Наутро мы попали на престольный праздник, а потом помогали накормить всех паломников в трапезной и опять мыли посуду. Сама трапеза совершалась под чтение Евангелия. Все было необыкновенно вкусно.
За всеми событиями незримо стояла матушка. Это ощущалось так, как ребенок в родном доме во всем видит присутствие и участие матери. Как это непросто – руководить монастырем. С Божией помощью.
Потом в Москве мы все время вспоминали, как стояли на службе, как шли к источнику, какой был престольный праздник… Воспоминания являлись, уча и поддерживая в суетной московской жизни, и постепенно мы начали понимать, что за три неполных дня в монастыре событий случилось на неделю-другую. Время не только замедлило свой бег, оно наполнилось смыслом и благодатью.
Быть у истоков, основать монастырь в наше время – фантастическая задача. За время своего пребывания мы много узнали о матушке: что она замечательно поет, пишет иконы. И уже тогда нам грустно говорили – матушка часто болеет. Многое о чувствах, которые нас тогда охватили, даже трудно писать – столько радости от самых простых вещей мы давно не получали.
Как просили для нас благословение на причастие – без подготовки, ничего не понимая, я приняла первое с крещения причастие, а ведь крестилась я в девяностом году! Стыдно.
В монастыре я училась исповеди, молитве.
Говоря о матушке, говорю о монастыре, просто в наше время открыть ворота и попасть в мир труда и молитвы — для меня было потрясением. Читая «Несвятые святые», поняла, что похожее чувство испытал архимандрит Тихон Шевкунов, когда впервые посетил Псково-Печерский монастырь. Если бы я не побывала в Подгорах в женском монастыре, то эту книгу, возможно, не смогла бы понять вообще или прочитала бы отстраненно.
Из монастыря мы уехали, неся в своем сердце благодать, фильм о жизни монастыря и замечательную книгу отца Георгия «Православная педагогика». В монастыре остались наши записочки-просьбы о неусыпной молитве за наших близких.
После этой поездки в жизни моей и дочери наступил перелом. Я прочитала Евангелие. Стала читать правила утренние и вечерние, постепенно приучается к этому и дочка. Мы стали стараться жить, соблюдая заповеди, соблюдать посты, ходить в церковь. Причастие, принятое с подготовкой, чтением правил и внимательной жизнью, хотя бы в течение трех дней, очень укрепляет. Православные традиции обрели для нас смысл.
Раньше мы наблюдали жизнь людей воцерковленных со стороны, и многое было непонятно. Иногда надо уехать, вынуть себя из привычной суеты, чтобы встретиться с Богом, чтобы начать путь. В женском монастыре Илии Пророка для нас начался путь Православия.
И так привычно было каждую записочку о здравии начинать «о здравии архимандрита Георгия и игумении Анастасии». Последнюю такую записочку мы с дочкой подали в Цетиньском монастыре в Черногории 18 июня, и были рады. Мы ничего не знали, собирались в монастырь к матушке. Печальную весть сообщила нам крестная. Мы соболезнуем, сочувствуем и скорбим вместе со всеми, кто хорошо знал матушку. Мы с дочкой не теряем надежды посетить дорогой нам монастырь этим летом, очень хотим приехать и верим – едем к матушке Анастасии, она пребывает там, в монастыре, основанном ею.
Татиана Рахман,
г. Москва.
Мама, я уверена, радуется со мной
Умерла мама. И мир изменился. Она нас очень любила. Даже больше жизни. Я всегда собирала по крупицам радость и делилась с ней. Так удивляться и любить жизнь умела только она. Мама всегда радовалась простым вещам: небу, ветру, солнцу, дождю, снегу. И нас учила.
Даже когда сердилась на нас – мы веселились. Она всегда верила в добро. И было так.
Помню, хожу в перешитом бабушкином пальто. Подруга по университету одета в бабушкину шубу. Приходим к нам. Мама кормит обедом и сочувственно слушает наше роптание. Через пять минут – смеемся над своими одеждами. Еще через пятнадцать – одеваемся и идем гулять радостные. До сих пор вспоминаем с умилением, как потешно одевались. Никакой печали! Мама так умела.
Весна… Сидим на даче. Вдруг мама начинает хохотать. «Смотри, как она потешно лапами перебирает», – говорит она, указывая на нашу таксу. Мы все начинаем смеяться.
Вечер. Едем навестить маму. Больница на другом конце города. Муж очень устал и не любит больниц. Мама как будто чувствует. Она в парке. Правда, уже на колясочке. Сил ходить нет. Радостно сообщает: «Анализы лучше!» Посылает сестру за угощением и чаем в палату. Устраиваем пикник прямо в больничном сквере. «Как липой пахнет!» – говорит мама. Сидим на лавочке и радуемся весне и встрече. По дороге домой муж говорит: «Очень хорошо съездили! Отдохнули и воздухом подышали».
Как она любила внуков! Баловала, как могла.
И еще воспоминание… Я унываю. Не люблю осень. Дождь, грязь, холод. Но мама всегда говорила: «Дышится-то как! Воздух после дождя какой!» Стараюсь не смотреть вниз, а смотрю на небо.
Сейчас понимаю, что дарить радость – это и есть любовь. Жизнерадость – это благодарность Богу за все. Мама так всю жизнь жила.
Даже покидая нас в этой жизни, сделала все, чтобы мы меньше горевали. Буду и дальше собирать по крупицам радость. Мама, я уверена, радуется со мной.
Марина Сподобаева,
в девичестве Шестун
У Бога все живы
Матушка Анастасия… Трудно поверить в то, что ее нет с нами… Мы ее не видим, но присутствие ее всегда ощущается. Особенно в монастыре. Матушкой для меня она стала задолго до того, как была назначена игуменией Заволжского Свято-Ильинского монастыря.
Уверенная в своих действиях и поступках, разве я могла предположить, что не смогу правильно воспитать своего сына? Дошедшая до отчаяния, пришла в церковь. Отец Георгий (некогда еще отец Евгений) стал моим духовным отцом, ну а матушка Ирина – стала для меня матушкой, матерью.
Как в любой семье отец часто занят и большую часть вопросов решает мать, так было и в храме прп. Сергия Радонежского. Батюшка выполнял и сейчас выполняет послушания, и мы со своими вопросами часто обращались к матушке.
В своем горе я была просто безумной. Подхожу к матушке и говорю: «Матушка, я так хочу, чтобы сын поехал в Псково-Печерский монастырь (организовывалась поездка от храма)! Что делать?». А она говорит: «А он хочет поехать?». «Нет». «Так как же ты его отправишь поехать? Если бы это была книга, мы бы с тобой ее по почте переслали в Псково-Печерский монастырь. А это же взрослый человек и ехать не хочет». «А что батюшка говорит»? «Говорит, надо молиться». «Вот давай и будем молиться».
А как начинался монастырь…
Когда мы приехали в Подгоры в первый раз, тут был храм без окон, без иконостаса, пол цементный, кругом строительный мусор. Но очень хотелось хоть чем-то помочь батюшке в восстановлении храма. Исповедь батюшка принимал возле дверного проема, а над нами светили звезды вечернего неба. Помню, приехали как-то, был дождь, везде – грязь, по улице не пройти. Ночевали в домике, где было много кроватей, а мужчины спали на чердаке, куда они поднимались вечером по лестнице из нашей комнаты. Удобств мало, но было так покойно на душе. Утром встаешь, не знаешь, как пройти – все сыро и слякотно. Вдруг приезжает матушка. Она одета в душегреечку, на ногах — глубокие галоши, на лице — улыбка. Вот так своим видом она воспитывала в нас смирение, простоту, умение находить радость во всех обстоятельствах. Мы понимали, какую обувь и одежду практичнее всего брать в поездку.
Монастырь стал для меня вторым домом. Домом, где тебя ждут отец и мать, домом, где всегда нужна твоя помощь. Местом, где ты получишь утешение.
Много искушений бывает в монастыре…
Старалась всегда попасть в монастырь в Великий пост. Однажды приехала на неделю, которая заканчивалась Вербным воскресеньем, и уезжала в Лазареву субботу. В монастырь привезли вербу. Я подошла к матушке Саломее (она отвечала за вербу) и говорю:
— Матушка, я завтра уезжаю, если у вас будут какие-либо веточки, которые вы не будете раздавать, может, кривые бывают, т.е. некондиция, – может, дадите мне, а то я приеду завтра поздно, а на праздник я не купила вербочки.
— Хорошо. Я посмотрю.
И вечером перед отъездом она приносит мне в трапезную веточки, а там было несколько монахинь. Как враг силен. Началось что-то невероятное. Все матушки перессорились. Начался просто скандал. Понимаю, что его причиной стала я.
Иду к матушке Анастасии и все рассказываю. И она мне говорит.
— Твоя вина в том, что ты это сделала самовольно. Ты должна была подойти ко мне, взять благословение, и тогда не возникло бы никакого скандала. Это же монастырь и тут без благословения ничего не делается, – вот так матушка учила меня монастырской жизни.
Или подхожу к матушке и говорю:
— Матушка, батюшка благословил написать для храма икону Дмитрия Прилуцкого (небесного покровителя моего сына).
— Как будет у нас время — напишем.
Жду, уже много времени прошло. Матушку лишний раз тревожить не хочется. А у самой постоянный вопрос: «Почему же икона не пишется?»
Приезжаю в очередной раз в монастырь. Матушка чувствует, видимо, этот мой вопрос и говорит:
— Татьяна, ты, наверное, думаешь, что у нас много времени свободного? Ты у нас в иконописной была?
— Нет, матушка.
— Как? Идем, я тебе покажу.
Матушка ведет меня, недостойную, в игуменский дом и показывает, какие и сколько они пишут икон для иконостаса храма священномученика Константина Сухова, а еще для иконостаса в храм Нектария Эгинского. И поясняет мне:
— Иконы можно писать только при дневном свете. А зимой день короткий. Вечером их писать нельзя.
— Матушка, а вы когда-то кончали художественное училище? – говорю я, пораженная увиденным.
— Да ничего я не кончала, Владыка благословил, вот и пишу.
Я не знаток иконописи, но по-моему, так писать можно только рукой ведомой Господом.
Потом матушка показала, какую скатерть сестры расшивают на юбилей владыки Сергия. Это произведение искусства! Тут и вышивка по льну, и кружевные вставки по углам, и кружева по краям. От скатерти – глаз не отвести. Что значит делать с любовью и молитвой! И сколько это требует кропотливого труда. Так матушка ответила на мой немой вопрос – почему пока не пишется икона Дмитрия Прилуцкого.
Прошло еще несколько месяцев, и мы встречаемся с матушкой в Москве на Рождественских чтениях. Такая радость на душе от неожиданной встречи. В перерыве матушка говорит:
— Татьяна, надо писать икону.
— Матушка, я буду так рада!
Проходит еще не один месяц, и телефонный звонок:
— Сегодня икону привезут в храм к вечерней службе.
Приезжаю в храм. Служба в храме Благовещения. Матушка говорит:
— Иди, смотри икону, она в храме Сергия Радонежского, сейчас ее принесут сюда.
— Матушка, ну тут я ее и увижу.
— Нет, ты ее должна посмотреть первая.
Бегу в храм. Стоит икона. Я подхожу к ней, смотрю, а она какая-то светлая, сияющая. Я внимательно рассматриваю, почему же такое сияние от нее? Матушке удалось передать этот свет не только облика, а даже мантию она написала источающей свет. Я приложилась к иконе и пошла благодарить матушку.
— Что ты, это не я, это Господь. Его благодари, – кротко ответила матушка, показывая мне, что благое дело, даже для храма делаемое, может быть принято им только после длительных наших молитв.
Матушка была очень доброй и внимательной к нам, но и строгой. Помню, как она нас учила поведению на территории монастыря. Как мы должны разговаривать тихо. Не благословляются громкие разговоры, беготня. Во всем должен быть порядок, а на устах молитва. Однажды мы выполняли послушание в монашеской трапезной. Пришел послушник после ужина. Было жарко, и он пришел из мужского скита. Ему дали чай и печенье. В это время заходит матушка. Строго посмотрела.
— Кто благословил? Это нарушение устава.
Так одной фразой она напомнила нам, что мы не должны делать, что нам хочется, а жить по монастырскому уставу.
Матушка любила все красивое. Сколько цветов растет на территории монастыря! Все радует душу. А с какой любовью она рассказывала, как построили водосвятную часовню, где служатся молебны о здравии, и как вода во время службы истекает по кресту в чашу.
Рассказывает, и чувствуешь, сколько любви она проявляет к нам, желая скрасить нашу жизнь, чтобы мы любили монастырь, чтобы приезжали сюда не только помочь делами, но и получить духовную радость.
Или такой случай. Приехала я как-то на зимних каникулах, чтобы здесь встретить Рождество Христово. Приехала 4 января. День Ангела матушки. Подарила ей Библию. Рядом стоит ее внук и хочет взять Библию. Матушка с тревогой говорит:
— Нет. Прежде чем ее взять, нужно вымыть руки.
Так, воспитывая внука, она давала нам пример поведения, и эти уроки откладывались в нашей памяти.
А какой это был праздник. На ночной службе столько батюшек, и все они наши, доморощенные, во главе с отцом Георгием, и дьякон Елисей, все вокруг праздничное, неземное, и такая радость у матушки и у всех прихожан – неземная.
Матушка умела собрать на праздник множество народа — всех приветит, всех устроит, всем подарит радость и внимание.
В позапрошлом году (2011) приехала летом с внучкой. Она не всегда послушна. Проявляет самостоятельность в одежде. Если я запрещаю что-то надевать – скандал. И вдруг приезжает матушка. Я внучке говорю:
— Если так будешь одеваться, нас матушка выпроводит из монастыря.
А потом мне матушка рассказывает:
— Твоя пробежала мимо меня пулей. Через две минуты выходит из кельи в длинном платье и подходит ко мне под благословение, как истинная христианка.
— Татьяна, ты знаешь, сколько за нее надо молиться?!
— Знаю, матушка. Молюсь, но не все пока у нас получается.
— Надо, чтобы родители молились, – говорит настоятельница.
В этом году я приехала уже с двумя внучками. Матушки нет, но она как будто нас встретила и всегда с нами. Нас так же, как и при ней, в первый день благословили на источник. Идем. Жарко. Но дети и я испытываем не усталость, а радость среди благоухания, аромата цветов, растущих вдоль дороги. Волнуюсь. Внучкам по шесть лет. Как будем купаться? В прошлом году была одна, но купаться не стала. Разделась, ногу опустила в воду и говорит: «Вода холодная, я в такой воде купаться не буду». В мгновение ока оделась и смотрит на меня. А в этом году их двое, думаю, не будут купаться. Смирилась. Говорю про себя: «Господи, помоги. Матушка Анастасия, помолись за нас».
Но как же я была обрадована, что они обе сначала из ковша облились, а потом сами вошли в этот холоднющий источник и опустились в него с головой. А та, которая приехала во второй раз, в восторге выкрикнула:
— Бабушка, спасибо тебе, что ты привезла нас сюда!
Я возблагодарила Господа и матушку Анастасию за такую благодать, за молитвы о нас, грешных.
Уезжали мы в субботу. Автобус отходит в 15 часов, а мы заканчиваем послушание в 14.35. Идем на остановку, настораживает то, что народу нет, обычно много отъезжающих из поселка. Подъезжает такси, и водитель говорит, что автобус сломался. Думаю, как же мы уедем. Обращаемся к таксисту и говорим:
— Возьмите нас.
— Я не могу вас взять, так как по правилам перевозки в машине не должно быть среди взрослых больше одного ребенка.
Как же нам ехать, если у нас двое взрослых и три ребенка? У батюшки благословение на отъезд взяли. Что же это у нас не получается? Решила: пойду на могилку к матушке Анастасии и помолюсь, попрошу помощи. Пришла на могилку, постояла. Попросила матушку о помощи. Пошла в монашескую трапезную узнать номер телефона таксистов – может, другие таксисты согласятся нас отвезти. Мне сказали, что телефон лежит на подоконнике в храме. Возвращаюсь, а внучка от ворот монастыря зовет:
— Бабушка, идем быстрее, мы уже сидим в такси.
Вот так матушка, как и раньше, встречает и провожает приезжающих к ней. Продолжает управлять всеми делами и вразумлять нас, чтобы мы не забывали, что у Бога все живы.
А как служились панихиды и литии на могилке у матушки! Дети всегда неугомонны. Но когда пели «Вечная память…», дети все пели с умилением, как взрослые, и это оставляло радость на душе.
Матушка, ты всех нас, конечно, видишь и все знаешь. Без искушений поездки не обходятся. Прости нас, матушка, а батюшке мы уже все исповедовали.
А тебе, матушка, спасибо за то, что ты создала такой дом, такую семью! В этот дом продолжаем нести радость свою и беду свою… А все братья и сестры стараются помочь и дому твоему, и разделить друг с другом не только радость, но и горе.
Спасибо тебе за то, что ты помогала нам понять, что значат слова «Носите тяготы друг друга»… Сколько радостных встреч ты даришь нам, матушка, собирая в свой дом братьев и сестер.
Господи, слава Тебе.
Последняя моя встреча с матушкой состоялась в середине Великого поста 2012 года. Я пришла в Троице-Сергиев храм на исповедь к отцу Георгию. У меня очень тяжело заболела сноха. Лежала в Клинической больнице. Состояние такое, что требовался уход. Я вынуждена была ездить иногда два раза в день в больницу, готовить еду, ехать ее кормить. Пробки в дороге. При этом я так за нее переживала, понимая тяжесть ее положения. Все это напряжение привело к тому, что я сильно похудела – мне об этом говорили все знакомые. Но мне было уже не до себя.
И вдруг в начале службы заходит матушка. Мы, все ее дети, уже знали, что она сама больна. И казалось, что, когда человек болен, он не очень замечает, что происходит с окружающими.
Подхожу к матушке, она внимательно смотрит на меня и говорит:
— Ты не перепостилась?
— Нет, матушка.
— Домашние проблемы – смотри!
Оказывается, матушка и в болезни не о себе думала, а видела всех нас, переживала за нас.
А я, зная, что она сама больна, не стала рассказывать ей ничего о снохе. Не хотела ее тревожить. Матушка, прости меня. Я не знаю, правильно я поступила или нет. Но всю службу после разговора с тобой я плакала, удивлялась твоей любви к нам…
Хочется рассказать, как матушка умела утешать. Сын умер. Понять это может человек, переживший такое горе. Первое, что я сказала, когда узнала об этом: «Господи! Ведь я же не Иов!» Это легко читать у Иова: «Бог дал, Бог взял», и он продолжал любить Бога. Но ведь я так молила Бога о вразумлении и помиловании моего сына. Как же я могу в этом случае произнести слова: «Слава Богу за все»? Если я их произносила, то только устами. А в голове вопрос: «Как же так?».
И вот я встречаюсь с матушкой Анастасией в нашем храме, рыдаю просто навзрыд. Она обняла меня, как мать безумную дочь, и говорит: «Поплачь, поплачь, легче будет. Но ты должна понять, что ты вымолила его. Он здесь мучился, а сейчас он с Господом. Ты молишься за него, мы молимся. Ты понимаешь, что он жив?! Что у Господа ошибок не бывает». Это сейчас ее слова я могу понять и почти согласиться по своему маловерию. А тогда понять это было очень трудно.
Сколько же любви у нее было к каждому из нас. 24 января 2012 года сама болеет, но присылает СМС: «Поздравляю с днем Ангела. Желаю мира в душе, здравия, многая, многая, лета! Иг. Анастасия». Это поздравление для меня так дорого. Я его сохранила в памяти телефона.
Вот так, не жалея себя, она до конца дней дарила любовь своим чадам. Или однажды я ей позвонила по сотовому, хотела поздравить с каким-то праздником. Телефон не отвечает. Через некоторое время приходит СМС: «Я в Греции».
Что ей до меня?! Могла бы просто не ответить. Но она не думала о стоимости, она проявляла внимание и любовь.
Татьяна Яковлевна Евсеева,
учитель химии и ОПК школы № 24, г Самара
Здесь везде чувствуется
прикосновение ее рук
В нашем домашнем молитвослове вот уже год хранятся лепестки роз с могилы матушки Анастасии, игумении Заволжского Свято-Ильинского женского монастыря. Их подобрала с земли жена, когда прикладывалась к белому мраморному кресту, поставленному на месте последнего упокоения настоятельницы обители. И когда они попадаются на глаза, сухие, прозрачные, неяркого малинового цвета, перед глазами встает ее одухотворенный образ в развевающейся на свежем волжском ветру монашеской мантии. Чуть продолговатое лицо с тонкими чертами, неизменные очки в легкой, какой-то воздушной оправе и взгляд за поблескивающими стеклами. О таком взгляде говорят, что он проникает прямо в душу. И даже не так. Душа раскрывается навстречу такому взгляду. Раскрывается, чтобы увидеть саму себя со всеми недостоинствами и падениями. Но такие лица легко становятся Ликами. В них как бы уже заложена строгость и нежность линий. Как будто Небесный Художник уже предназначил это лицо к последнему преображению.
Этот образ дорог не только насельницам монастыря или прихожанам Троице-Сергиевой церкви, которая раньше носила имя прп. Сергия Радонежского, но и многим самарцам, всем, кому посчастливилось встретить матушку Анастасию на своем жизненном пути. А подобные встречи просто так не проходят, а благодатно меняют что-то в душе.
Первое, что бросалось в глаза — ее деликатность. Безыскусная простота. И когда она была матушкой – женой настоятеля храма Сергия Радонежского отца Евгения Шестуна (сейчас архимандрита Георгия), и после, когда владыка Сергий возвел ее в сан игумении. Но за этой ненавязчивой деликатностью и простотой скрывалась глубина духа и твердость в вере. Она последовала за своим мужем, когда тот сменил удачливую светскую карьеру на ненадежное с мирской точки зрения духовное поприще.
Я не настолько хорошо знал матушку, чтобы обрисовать ее образ во всех подробностях. Да это и невозможно.
Но мне бы хотелось поделиться тем, что осталось в душе после нечастых встреч с нею.
В тот день мы решили побывать в монастыре, о котором были столь наслышаны. Но хотели добраться не обычным путем через Проран, а через лодочную стоянку на Красной Глинке. Где, как сказали нам, без труда можно будет переправиться на моторной лодке.
Мы и прежде бывали в тех местах. Когда-то мы там отдыхали. В голове рисовались безотрадные картины разрушенного храма на фоне бедного села. В куполе зияли прорехи, на месте алтаря дымилось тракторное колесо. И даже помнится, я тогда написал стихотворение:
Развалины церкви, крапивы костер,
Подпалины гнезд под карнизом.
Сквозь рваные дыры синеет простор,
Стрижами и солнцем пронизан.
Крутые ступени и тени вокруг,
Их кто-то собрал помолиться.
Неловкость худых и натруженных рук,
Блаженно-бездумные лица…
Но пусто и сыро. Надрезан лучом
Сырой полумрак, как по коже.
На волю, на воздух, я здесь ни при чем,
Здесь нечего делать прохожим.
К счастью, за двадцать лет я отчасти перестал быть прохожим…
С утра засияло солнце, и чистое высокое небо обещало прекрасную погоду. Но была на небе и какая-то сухая дымка, царапающая сердце невнятной тревогой. И в городе нет-нет, да ветер перебегал по улице так, что взметал клубы пыли. Но когда мы приехали на место и стали подходить к скучающим лодочникам, то они удручающе мотали головой и предлагали послушать, что делается на фарватере. А надо сказать, что сама лодочная станция была прикрыта деревьями и зелеными островками. И действительно, в сухом, горячем воздухе стоял гул. Так ревут авиационные двигатели при взлете. И по этому надсадному реву можно было представить, как ярилась Волга. Смельчаков не находилось. И мы совсем было приуныли. Но тут один загорелый, в выгоревшей рубашке, парень махнул рукой и, улыбаясь, сказал: «А, была, не была – поплыли». И мы поплыли. Но плыли мы ровно до выхода из узкой протоки. Поскольку то, что случилось дальше, плаваньем назвать было трудно. Лодка перелетала с волны на волну, сбивая пенные шапки. Мотор натужно и обиженно выл в воздухе. А нас подкидывало метра на полтора и потом бросало обратно на сиденья. И тут время в прямом смысле встало. Оно как будто исчезло в этом клокочущем пространстве и остро вспыхивающих брызгах, летевших в лицо. Солнце окончательно затянуло горячей дымкой, и от него осталось лишь белое, чуть выпуклое пятно. Трудно сказать, сколько это продолжалось – полчаса или же вечность, – наконец лодка, заскрежетав, ткнулась в камни.
Мы, не помня себя, выбрались на надежный каменистый берег. Но, казалось, и тут земля ходила ходуном. Бросились в глаза обнаженные корни могучих прибрежных вязов. Они переплетались так, что трудно было уловить этот скрытый до поры до времени корневой ритм подземной музыки. Почему-то пришла в голову мысль, что вот так и монахи, чьи корни в земле, а сами они, как эти шумящие раскидистые кроны, устремлены ввысь.
И был долгий путь к монастырю по пыльной ленте дороги, протянувшейся вдоль Волги. Справа вставали громады Жигулевских гор в зеленом рубище рощ на склонах. Два стервятника танцевали свой головокружительный танец над каменистой шапкой, то стремглав падая вниз, то взмывая вверх. Репейник алел своими колючими цветами на обочине. И все время была эта сухая молочная дымка, стелящаяся под ногами.
Наконец вошли в село.
По ходу увидели какой-то допотопный трактор, всей железной громадой укрывшийся в кустах давно отцветшей сирени. Неброские дома с резными наличниками, с низкими заборами в пояс, поленница дров с желто-серыми спилами и сладким древесным запахом. Словом, русская заволжская деревня во всей своей красе. И душный запах полыни. И вдруг открывается глазу великолепие небесного купола и храма, деревянных часовенок, цветников. А там, далеко внизу, блестит Волга. И отсюда уже не видно, какие свирепые, лютые волны гуляют там. Как устрашают души тех, кто по неведению или по дерзновению пустился переплывать разбушевавшуюся пучину.
И гораздо позже я понял, что крест, вознесенный над куполом храма, как небесный якорь, удерживает нас от срыва в страшную бездну греха и отчаянья. И что наше паломничество в монастырь не случайно началось с бури. Буря – это и есть порой наша жизнь. И, к сожалению, многие даже не догадываются, что кроме этого житейского волнения где-то есть обитель тишины и предстояния. Гораздо позже, перечитывая Евангелие от Матфея, я наткнулся на место, где евангелист описывает, как лодку с апостолами и спящим Спасителем стали захлестывать волны Галилейского озера. «Когда ученики Его, подойдя к Нему, разбудили Его и сказали: Господи! спаси нас, погибаем. И говорит им: что вы так боязливы, маловерные! Потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина». Я попытался вспомнить, что думал, когда едва не вылетал из лодки. И честно признаюсь, не помню. Но призови имя Господа с верой и дерзновением, может, и угомонились бы стихия, и «сделалась великая тишина». И еще я понял очень важную вещь, что евангельские события — они про нас, грешных, идущих за Спасителем вслед, и вслед за апостолами в страхе смертном вопияше: «Господи, спаси нас, погибаем!»
Первое, что мы сделали – пошли за благословением к матушке-настоятельнице. Молодая монахиня, потупив глаза, махнула рукой в сторону храма. Отворили тяжелую дверь с чугунной ручкой и вошли в благодатную прохладу и тишину. Через высокие витражные окна лился свет, рисуя на полу узорные картины. Сама матушка, строго выпрямившись, сидела в одном из деревянных кресел с высокими резными спинками. На коленях лежал открытый молитвослов. Быть может, она в этом блаженном одиночестве молилась вместе с живыми и мертвыми в том числе и о нас, грешных, не сразу разобравшихся, что можно противопоставить разгулу стихии.
Когда она услышала наши шаги, гулко раздающиеся в пустом в этот час храме, подняла голову и улыбнулась. Мы оба подошли под благословение. До сих пор помню легкое, почти невесомое прикосновение тонкой матушкиной руки к голове. И было в этом прикосновении и приветствие, и попытка приобщить к той благодати, которая разлита здесь, в этом намоленном месте.
Бросилось в глаза великое множество ласточек на проводах, натянутых на столбах, идущих вдоль монастырской ограды. Эти легкие, изящные птицы напоминали нотные знаки. Я гораздо позже услышал, как поет матушка свои песни. И меня поразила ее детская открытая манера. И вот эта доверчивая открытость и подкупала больше всего. В ее песнях была великая простота. Как просто облако в высоком синем небе, тихий предрассветный ветер над Волгой. Как просто пчелы кружат над цветами, которые насадила матушка в монастыре.
Здесь везде, и в самом малом, чувствуется прикосновение ее рук. Она свою душу, свою любовь вложила в то, что теперь по праву можно назвать Божьей обителью. Когда все только начиналось, она показывала гостям, что вот здесь у нас будут цветы, а здесь – трапезная, здесь – храм. Матушка сказала, что надо передвинуть забор. Никто и не думал, что можно, но как-то случилось, что и забор передвинули.
Да и само село изменилось в чем-то существенном. Когда-то, во времена разрушенного храма, здесь много и привычно пили. Чего греха таить, если душа пуста, то рука сама тянется к стакану, иначе русскому человеку слишком тошно жить на свете. Да и руки не доходили, чтобы как-то благоустроить и украсить свой быт.
Кстати, матушка, улыбаясь, рассказывала, что когда они приехали в первый раз, то первое, чем занялись, стали хворостинами коров из храма гонять. А местные «красавицы» не спешили уходить с привычного места, где тень и прохлада. Да и жители вначале обижались на такое «самоуправство». Мол, что вы нашим буренкам покоя не даете. Но теперь эти жители отстаивают долгие церковные службы и не вспоминают, что когда-то здесь была мерзость запустения. А село и впрямь преобразилось. И палисадники покрашены, и заборы починены. Да и народ по большей части трезвый. Но, конечно, нынешние времена не так просты. Село живет трудно. Но пока стоит восстановленный храм в монастырской ограде, а в храме звучит молитва – есть надежда на лучший исход. Ведь любое село начинается с храма. А благое дело — с молитвы.
От нее остались фотографии. И на многих она улыбается. Но эта улыбка не внешняя. Она, кажется, исходит из самой сердечной глубины, где уже не осталось ничего корыстного и своевольного. «Вот я вся перед Тобой, Господи». И как-то она сказала моей жене, когда та, улыбаясь, подходила под благословение: «Люблю женщин, которые улыбаются».
Последняя встреча с матушкой состоялось совсем незадолго до ее смерти в Троице-Сергиевом храме. Была сумрачная погода. Дул северный, пронизывающий ветер. Она стояла в развевающейся мантии около входа в старый храм. Я подошел, наклонил голову: «Матушка, благословите». Она перекрестила, слабо пожала мои сложенные руки. Ее ладони были прохладными, а глаза тихими, и взгляд был обращен внутрь, может быть, на то, что происходило в самой последней глубине, где душа встречается с Богом. Не знаю. Можно лишь догадываться.
Она пришла в полноту духа, хотя и дерзновенно думается, что Господь забрал ее слишком рано. Но, может быть, матушка оказалась нужней там, рядом с Господом? Не знаю.
И в завершение хотелось бы добавить несколько штрихов. Это случилось во время похорон в Троице-Сергиевом храме.
Мой знакомый никогда не прикладывался к руке покойников. То ли воспитание, то ли страх какой перед мертвым обездвиженным телом. Но в этот раз он вслед за всеми подошел ко гробу, где возлежала матушка Анастасия с закрытым по монашескому обыкновению лицом, «и тут, не знаю, какая сила толкнула меня, – обезкураженно рассказывал он, – но я наклонился и поцеловал ее руку. И у меня было полное ощущение, что я целую руку живого человека».
Прихожане перешептывались, что матушка как живая и ручка у нее теплая, а юная прихожанка, семилетняя девочка София, раз пять или шесть прикладывалась к руке матушки.
На сороковой день, после Божественной литургии и панихиды у могилы матушки, Владыка и отец Георгий выпустили в небо белых голубей. Они закружили и устремились к облакам, похожим на стадо овечек. К этому можно отнестись по-разному, но верующие увидели в этом знак, что ее душа устремилась к Богу, в Божье стадо.
Юрий Астанков
Уроки простоты общения
С матушкой Анастасией мы познакомились ближе в 2000 году. К нам в июле приехали гости из Германии – Ханс и Инга Шеффер. Инга очень интересовалась вопросами религии, и мы решили организовать встречу с верующими людьми. На ужин пригласили отца Георгия (тогда отца Евгения) с матушкой Анастасией (Ириной). До этого вечера я очень редко видела матушку и относилась к ней с батюшкой как к небожителям — лишний раз боялась задать вопрос, потому что все мои вопросы казались мне (а может, и были на самом деле) безумно глупыми.
В вопросах богословия мы были не сильны, размышляли мы, а батюшка ответит на все вопросы моих друзей компетентно и убедительно, не то, что мы. Батюшка сразу согласился. Мы тщательно готовились к приему дорогих гостей. Меня «назначили» ответственной за сервировку стола и этикет, так чтобы все было на необходимом, соответствующем ситуации уровне. Мария Николаевна была ответственной за достоверность передачи информации, поскольку беседа велась на сложные богословские темы, я подобной лексикой еще не овладела, а времени на овладение не было — моим детям было соответственно пять лет старшей и одиннадцать месяцев младшей. Я поверить не могла, что сижу за одним столом с батюшкой и матушкой. Батюшка сразу взял инициативу на себя, он так искусно вел беседу, как опытный капитан ведет судно мимо рифов, что никто не был обижен, все острые и спорные углы были обойдены с таким профессионализмом, что я была поражена. Я сама узнала много нового для себя, а уж мои друзья и подавно. Батюшке удалось убедить их, что пастырь непременно должен быть верующим человеком сам, чтобы вести за собой свою паству. Куда приведет их пастырь неверующий? Дело в том, что в Европе достаточно получить теософское образование, и с такой корочкой ты можешь уже наставлять людей на путь истинный вне зависимости от того, веришь ты сам или нет. Когда все вопросы, волнующие Ханса и Ингу, были исчерпаны, матушку Ирину попросили спеть, и она встала и спела так, что все некоторое время молчали. К сожалению, я уже не помню, что она пела. Мои немцы были потрясены не меньше нас и попросили еще. Матушка улыбалась и пела. Потом, когда я ездила в гости в Германию, привезла Хансу и Инге диск матушки Ирины, и мы вместе слушали его. После этого вечера матушка и батюшка стали мне очень близкими людьми.
Я очень радовалась нашим встречам. Матушка всегда умела меня подбодрить и сгладить неловкую ситуацию. Однажды я своими дужками от очков зацепилась при наклоне за чей-то платок, очки жалко повисли на нем, стянув его с головы, а я чувствовала себя очень неловко. Матушка, у которой были точно такие же очки и которая стояла рядом, сказала мне, улыбаясь, что она этими очками батюшке всю бороду повыдергала. Я сразу живо представила себе ситуацию, и мне стало легко и весело.
Когда моей Нине исполнилось 14 августа 2003 года четыре года, мы первый раз поехали в Подгоры в монастырь. Вместе с монахинями мы поднимались к кресту. Все взяли по маленькому камушку, чтобы донести его до креста, а камень, как мне объяснили, символизирует твои грехи. Я взяла булыжник, чтобы уж сразу избавиться от всех сразу, донесла его, правда, только до середины – больше не смогла, потому что приходилось тащить еще Нину, Александра ускакала вперед. Когда мы поднялись до самого верха, я была рада, что смогла подняться, хоть и не дотащила свой камень. Я наивно полагала, что спускаться будет гораздо легче. Мы помолились и стали спускаться. Спуск оказался еще сложнее. Молодой батюшка сжалился надо мной и понес Нину, а когда мы спустились и упали рядом с матушкой Анастасией, которая дожидалась нас в тенечке, матушка взяла Нину на руки и надела на нее свою скуфейку. Домой мы возвращались как на крыльях, дети скакали как козочки. Матушка очень подбадривала меня, и когда я ждала своих двойняшек, откровенно трусила, но она всегда говорила мне, что все будет хорошо, и я чувствовала огромное облегчение.
Мне кажется, что матушка всегда учила меня простоте общения. Однажды я хотела набрать святой воды, а бутылку забыла дома, матушка пошла в трапезную, нашла там маленькую бутылочку и отдала мне, сказав при этом, что нельзя брать чужие бутылки, нужно брать свою. Я ей была очень благодарна за участие.
Я вспоминаю нашу матушку Анастасию с огромной благодарностью и любовью, ее лицо живо стоит у меня перед глазами, мне немного жаль, что она так рано покинула нас.
Ильнора Хамзяевна Силянова,
(в крещении – Алла),
преподаватель немецкого языка СГОА (Наяновой)
Матушка в моей жизни
С матушкой я познакомился около пятнадцати лет назад. Будучи алкоголиком и находясь на грани жизни и смерти, по милости Божией я первый раз пришел в храм. Все было непривычно, непонятно и немного страшно. Я чувствовал себя изгоем, никому не нужным человеком. Первыми, кто меня заметил и поддержал, были матушка Анастасия и архимандрит Георгий, тогда еще матушка Ирина и отец Евгений Шестун. От матушки исходила домашняя теплота и покой, хотелось чаще быть рядом, чаще разговаривать, чем-то угодить. Пришло осознание, что храм – мой дом, у меня есть отец и мать, семья. Первое время матушка часто подходила ко мне, видя мое душевное состояние, что-то спрашивала, просто разговаривала, отвлекая и подбадривая, чтобы не унывал, и становилось легче. Когда отец Георгий ругал за что-то, матушка часто заступалась, смягчая, так сказать, «удар». Потом появился женский монастырь. Мы с семьей часто ездили помогать строить, благоустраивать обитель. Матушка всегда была рядом, как любящая мать со своими детьми. За долгие годы нашего знакомства, насыщенные событиями и датами, что-то забылось, что-то помнится, но матушкины наставления, советы, вразумления, забота о душе моей заблудшей останутся в сердце и памяти. Матушка Анастасия и отец Георгий дали мне путевку в жизнь, направили на путь исправления. Земной поклон матушке за ее доброту и любовь к ближнему.
Матушка была чутка к немощам своих чад. Однажды я приехал в монастырь после падения — запоя. Хотелось снова встать на ноги, очиститься, ходить в храм и молиться. Знал, что в монастыре по благодати Божией это происходит быстрее. Боялся, что в таком состоянии могут не принять в обитель, а отправить назад. Решил: будь что будет. Матушка Анастасия встретила безо всякого укора, даже шутила, глядя на меня, потом отвела в отдельную келью, сказала всем, чтобы меня два дня не трогали на послушания, и несколько раз в день лично заходила проведать, жив ли я там. Через два дня я был уже на послушании, работал усердно, хотелось горы свернуть для матушки, чтобы хоть чем-то быть благодарным ей. Этот случай запомнился надолго. Матушка всегда старалась помочь, чем могла – советом, наставлением – кому что было потребно. Грех воззрения на женщин часто приводил меня к падениям. Помню, матушка говорила мне: «Если видишь вульгарно суетную женщину, присмотрись, и увидишь сзади хвост и копыта, на кого же ты соблазняешься?» Матушка всегда принимала живое участие в моем исправлении на пути к Богу. Всего и не упомнить, но ее доброта, печаль о душе погибающей, жертвенность, нежный любящий голос останутся в памяти и сердце надолго. Вечная и благая память Вам, матушка.
Чадо Александр Кудряшов,
ведущий группы трезвости братства «Радонеж»
Матушкино благословение
Вспоминаю нашу матушку с любовью и благодарностью за ту заботу, теплоту и радость, которые она дарила в те непродолжительные мгновения жизни, в которые довелось мне с ней общаться. И благодарю Господа за то, что свел меня с этим удивительным и талантливым человеком.
Часто вспоминаю и рассказываю окружающим, как по молитвам матушки Господь сподобил меня окунуться в прорубь на Крещение.
Для меня это было неисполнимым и невозможным испытанием, которое могли преодолеть все, кто угодно, кроме меня. Себя окунувшейся зимой в крещенские морозы в воду я даже представить не могла и не хотела, а от мысли, что в монастыре по послушанию монахам надо окунаться в прорубь, мне становилось жутко. Но однажды со мной произошло следующее.
В 2010 году приехала я на праздник Крещения Господня в Заволжский Свято-Ильинский женский монастырь поздравить с днем рождения матушку Анастасию. После службы крестным ходом все пошли на Иорданку. Народ купался с удовольствием, а потом все пошли на трапезу. После трапезы матушка объявила, что теперь мы идем купаться в прорубь, поскольку не все искупались после службы. Я, разумеется, решила удрать, подошла к ней под благословение, что мне, сытой и довольной, пора бы и домой. Но не тут-то было. Прозвучал страшный для меня приговор: «Все в прорубь». Думаю: «Нет, только не это!». Я – к батюшке, пытаюсь благословиться домой, а наш батюшка вдруг неожиданно перестал меня и видеть, и слышать, хотя я понимала, что он на самом деле меня слышит.
Вышла на улицу в недоумении, что же мне делать. А тут и матушка Анастасия появилась: «Ты чего тут стоишь? Пошли, пошли, я тебе и рубашку взяла по размеру». И подталкивает меня в спину. Так и дошли с ней до Иорданки. Остановились. Она окинула взглядом всех монахинь и мирян и говорит мне: «Первая пойдешь окунаться».
Захожу я в палатку с подогревом, а ее в том году, как специально, поставили на речке. От печки лед на Иорданке стал таять и хлюпать под ногами. Стою в шубе в воде и думаю: раз благословили – все равно окунусь. Если сейчас не разденусь, то в шубе под воду уйду. Деваться некуда, разделась, выбегаю на холод и мимо матушки. Она мне: «Стой». Думаю: Господи, что еще мне предстоит сделать? Матушка меня перекрестила и практически за ручку в прорубь и погрузила, стоя надо мной. Окунулась «во имя Отца», стою, дух перевожу, а она мне: «Лена, во имя Сына». Окунулась. Матушка: «Лена, во имя Святаго Духа». Вылезла из проруби довольная и счастливая. А когда возвращались домой, матушка позвонила сказать, что у меня макушечка осталась сухой, и в следующий раз будет лучше. Я-то думала, что следующего раза не будет.
А на следующий год на Крещение она мне говорит: «Я тебя вчера вспоминала, думаю: струсишь или приедешь, но приехала, молодец». Так было и следующий раз, и еще раз… надеюсь, не последний, до сих пор не понимаю, как это я смогла окунуться трижды. Только по благословению батюшки и матушки может прорубь покориться!
А в позапрошлом году на Крещение приезжаю, захожу в монастырь, а она из игуменского дома выходит. Очень обрадовалась, увидев меня. «Как это тебя, – говорит, – с работы отпустили? Приезжай всегда без приглашения». Так придется теперь без приглашения к ней приезжать, как и благословила.
Вечная память, вечный покой нашей матушке игумении Анастасии! Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоея, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная.
Р.Б. Елена Владимировна Луткова
Матушка обязательно благословит
на благое дело
Благодаря дорогой Матушке у меня появилась возможность ездить в монастырь, выполнять посильные послушания и отдыхать душой.
Матушка всегда была очень внимательна и заботлива. Она интересовалась моими делами и учебой, жалела, очень помогла мне и моей семье, когда у нас было трудное материальное положение. Благодаря ее помощи мы смогли подготовиться к новому учебному году.
Ее молитвами хорошо складывалась моя учеба. Она часто говорила: «Главное – это выучиться, получить знания».
В Матушке была видна величественность: прямая осанка, мерные, неторопливые шаги, аккуратность. Матушка и нас, молодых трудниц, наставляла с любовью. Помню, идем как-то по монастырю и слышим за спиной: «Идут, как согбенные старушки, а молодые девушки. Ну-ка, спины выпрямите!»
Когда в монастыре шли приготовления к празднику, и мы сервировали стол, то Матушка неоднократно говорила: «Тарелки должны стоять как по линеечке». Матушка старалась все сделать идеально, и нас приучала к этому.
Никогда не забуду, как Матушка благословляла большим крестом и ласково пожимала руку. После этого становилось очень радостно.
На день Ангела матушка Анастасия никогда не оставляла без подарка, и через нее Господь всегда посылал то, что больше всего было нужно.
Присутствие родной Матушки чувствуется и сейчас, благодаря ее песням и фотографиям. Раньше нужно было ехать к ней, чтобы поговорить, а теперь ее можно просить везде, и Матушка обязательно благословит на благое дело.
Ксения Кушнарь, студентка ПГСГА
Живым напоминанием о страданиях Христовых явился Царь Николай во дни своих испытаний. Почти все приближенные его оставили и, как друзья Иова, обвиняли его в несовершенных преступлениях. Толпы, еще недавно его приветствовавшие, теперь поносили его. «Распни его», — слышалось всюду. А друзья молчали «страха ради иудейского». Царь сохранял крепость духа и все переносил с беззлобием и всепрощением. Этим он прославился на весь мир еще больше, чем славными деяниями своего царствования. Отличаясь с детства благочестием, Государь старался в жизни подражать святому Иову и Святителю Николаю. «Я родился в день Иова многострадального, и мне предназначено страдать», — говорил он еще задолго до скорбных дней. Государь до дна выпил чашу своих страданий. Но кто со Христом страдает — с Ним и прославится. На Государе сияет венец страстотерпца, последовавшего с крестом своим за Сыном Божиим.
